выпавших ему, и самой обильной по числу поэтических созданий. Вторая из них случилась в 1833 году, и
более всего заметна лирическим шедевром "Осень" с его классически ясными октавами.
Это стихотворение знаменито не только своими хрестоматийными лирическими пейзажами, не
только объяснением поэта в любви к осеннему времени, но и описанием поэтического вдохновенья, тем
более ценным, что оно есть свидетельство человека, с вдохновением знакомого в изобилии собственного
опыта.
Развернутое сравнение, завершающее "Осень", важно и своей поэтической выразительностью, и
неожидаемым никак оборванным завершением.
Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
Но чу! — матросы вдруг кидаются, ползут
Вверх, вниз — и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает волны.
XII
Плывёт. Куда ж нам плыть?..
Энергия стиха, кажущаяся неиссякаемой, обещающая плавное течение мощных поэтических строф
до бесконечности, вдруг обрывается в самом начале двенадцатой строфы, на которую как бы недостало
силы даже для завершения начальной строки. Короткое предложение из одного слова. Вопрос. И
красноречивое многоточие. Всё то же вновь? То же, что и прежде:
"Цели нет передо мною..."
"Куда ж нам плыть?.. "
Творческая ли энергия иссякла? Вдохновение более не является? Нет. Трагедия в том, что корабль
готов к плаванию, плывёт. И теснятся в душе многие замыслы, которых может хватить на годы и годы —
но нет, нет того ожидаемого душою полного сокровенного знания, столь потребного духовно жаждущему
пророку.
Осенью же 1833 года Пушкин завершает поэму "Анджело", в которой перелагает драму Шекспира
"Мера за меру". Поэт сокрушался: "Наши критики не обратили внимания на эту пьесу и думают, что это
одно из слабых моих сочинений, тогда как ничего лучшего я не написал". Должно обратить внимание на
это мнение самого автора, тем более что и по сей день поэма мало привлекает внимания у исследователей.
Не привлекает, вероятно, потому, что сосредоточивает внимание на сугубо христианском чувстве
прощения врагов. На милосердии.
Внешней справедливости в поэме противопоставлено призывание именно к милосердию.
Справедливость определяется Законом; милость, милосердие — благодатью. И милосердие — истинный
дар Божий.
Тему милосердия Пушкин творчески осмысляет и в иных своих работах, прежде всего — в
"Капитанской дочке", как раз в этот же период создаваемой.
Мило-сердие...
Теперь сердце (как совершитель духовного делания) прочно занимает достойное его положение в
творчестве Пушкина. Сердце способно возлетать к небесному. Оно же требует укрепления его и в дольнем
мире. Соединение Горнего и дольнего теперь становится закономерным и оправданнным. К этому
стремится поэт, об этом — создаёт шедевр своей духовной лирики "Отцы пустынники..." (1835).
Стихотворение это отражает духовный опыт переживания великопостной молитвы преподобного
Ефрема Сирина. И мимо этого нельзя пройти без особого осмысления и переживания в себе — каждому.
Великий пост, предназначенный Церковью для сугубого очищения души от греха, оказывается особенно
необходимым сердцу поэта, столь мучительно своею греховностью терзавшегося.
Молитва "Господи и Владыко живота моего...", по признанию самого поэта, обрела особое значение
для его духовной жизни.
Стихотворение "Отцы пустынники..." близко к святоотеческому пониманию особенностей
внутренней духовной жизни, в частности молитвенной.
Стихотворение состоит из двух частей: вначале поэт раскрывает значение для себя великопостной
молитвы, затем дает ее поэтическое переложение. Закономерен вопрос (какой мы задавали, касаясь
практики переложения священных текстов другими поэтами): не кощунственно ли вообще какое-либо
вмешательство в канонический текст, освящённый авторитетом и духовной практикой Церкви? Нет.
Разумеется, если бы Пушкин (или иной кто), перелагая текст, предложил бы нам его в качестве
обязательного для практического использования, то такую претензию следовало без обсуждения
отвергнуть. Но переложение, подобное пушкинскому, есть своего рода скрытый комментарий к тексту, а не
подмена текста. Это рассказ человека о том, что для него значит данный текст, как он его понимает и
воспринимает. Это его подлинная исповедь.
Конечно, некоторые различия между текстом каноническим и переложением объясняются
особенностями и законами версификации, но прежде всего те или иные отличия указывают именно на
индивидуальный опыт восприятия текста молитвы.
Так, Пушкин соединяет в одно два различных греха, отмеченных молитвой: праздность и уныние.
Таково его постоянное умонастроение: восприятие двух состояний души в неразрывности. Праздность он
нередко упоминает именно в соединении с унынием. Это не противоречит и святоотеческому пониманию
греха.
При упоминании любонаналия Пушкин как бы не удержался дополнить немногословность молитвы,
называя эту греховную страсть сокрытою змеёю. И впрямь, знакомясь с живым обликом поэта (по