Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

обновится... и там будет революция!" В свой срок он стал жертвой всех этих бесовских событий.

Шмелёв указывает ещё: интеллигенция, не имевшая веры, смогла увидеть в истории России только

дурное. Это и причина и следствие того, что Россия оказалась чуждой интеллигентскому сознанию, и

интеллигенция осталась ей чужой.

"Наша интеллигенция безотчётно и безоглядно хватала всё, что вином ударяло в голову, — до

безбрежья социализма. ...От "ума" вкусила, поверила только пяти чувствам — и отвергла Бога: сделала

богом человека. Она любила минутно и отлюбила множество идеалов и кумиров. Руководимая отсветами

религий, "до слёз наслаждения" спорила о правде и справедливости и взяла за маяк — туманность. Этот

маяк был для народа смутен. Народ вынашивал своего, Живого Бога Правды, ему доступного, веления

Коего непреложны. Народ понимал чутко и Свет, и Тьму, грех и духовный подвиг. Этого Бога в народе не

раскрыли: ему показали иного бога — его самого, человечество, — бога-призрак. Народ сводили с высот

духовных, вели от Источника, к которому он тянулся. Над его "суевериями" издевались. Над миллиардами

вёрст святой страды, над путями к Угодникам — смеялись. Теперь эти пути закрыты, и останки Великих

Духом с издёвкой кинуты. ...Народу показывали в далях туманный призрак. Ему давали тусклые

"гуманистические идеалы" — мало ему понятное. Народу-мистику, жадному до глубин духовных, указали

пустую отмель. Он Живого Бога хотел — ему указали мёртвого. Он ожидал Неба — ему предложили

землю, глушили совесть. Ему с исступлением внушали: человечество, свобода, равенство, братство".

Православная мудрость гласит: гуманистический идеал "царства на земле" причина всех зол.

Шмелёв пророчески предрекает: "из этой религии только плоти выход один — в тупик". Подобно

Достоевскому, он разоблачает фальшь понятий свободы, равенства и братства в их безрелигиозном

понимании. Шмелёв верно понял порочность насаждаемой демократии в том, что она не сознаёт того, на

что должна истинно опираться: "Я не Отвергаю народовластия — народной души и воли. Да будет оно!

Оно — на основе Христовой Правды".

Одно сомнительно — допустит ли то демократия, захочет ли опереться на такую основу. Ведь

сущность демократии — равнодушие к Истине.

Шмелёв уверен, что "русская интеллигенция, роковым образом, не смогла создать крепкого

национального ядра, к которому бы тянулось самое сильное, самое яркое по талантам изо всего

русского, живого. Не было национально воспитанной, сильной, русской интеллигенции".

Из сказанного можно вывести ответ на "проклятый вопрос" русского сознания: "что делать?" —

"Лучшей части народа, его интеллигенции, надо понять своё национальное назначение, понять Россию, её

пути, — каждый народ имеет свои пути, — и понявши, идти покорно, покорно целям, указанным Судьбою

— Смыслом истории — Богом".

В незавершённом романе "Солдаты" (1927) Шмелёв высказал как важнейшую ту же мысль: "Наша

цель в том, ...чтобы найти национальные основы, наши цели... иначе мы не нация, которая живёт и

развивается, а пыль, случайность, которая... может и пропасть в случайном!.."

И эти национальные основы не могут мыслиться вне Православия: "Надо жить по-Божьи! Вот

"основа". Положите во главу угла. Устроить нашу жизнь по-Божьи — раз, и прочие народы научить сему

— два. У других народов вы не услышите "по-Божьи". В богатейших и славнейших странах... что? Там

другое! Не по-Божьи, а... "как мне приятно" и "как мне полезно"! Мне!.. А как это приятное и полезное

заполучить? А... "как возможно легче и практичней"!

Шмелёв здесь выступает как несомненный наследник Достоевского. Он чётко разделяет

православный мир и западную цивилизацию, определяет их основополагающие начала: Божья правда и —

корысть потребительства. И как Достоевский, он видит выход в том, чтобы передать истину, которую несет

в себе Россия, Западу. Иначе — гибель всего.

Шмелёв три четверти века назад ясно выразил ту национальную идею, которую всё никак не могут

сыскать праздномыслы рубежа тысячелетий. Только теперь начинает вызревать в умах, и то весьма

немногих, мысль о вселенско-религиозной предназначенности России:

"Вот, последнее место осталось Ему на земле. Или отзовёмся, и сами в Царствие внидем и других

приведём, или... велит вострубить Архангелу, и Суд начнётся".

Иными словами из мира ещё не взят Удерживающий (2Фес. 2,7), пока в России хранится верность

Православию. Хранить его и другим передавать — вот залог спасения мира.

Так формулирует Шмелёв национальную идею русского народа.

Жёстко сказал Шмелёв об интеллигентах, пошедших в услужение к большевистской власти:

показал их полнейшую беспринципность, неверие ни во что, кроме собственного материального

благополучия ("На пеньках", 1924; "Чёртов балаган", 1926). Водители народа оказались слепцами. Лучшая

же часть русской интеллигенции та, которая брала силы от народа и Православия.