Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

Роман "Няня из Москвы" — первое произведение у Шмелева, в котором полно воплотились

принципы нового творческого метода.

Шмелёв осмыслил произошедшее в России — и препоручил высказать то старой женщине, Дарье

Степановне Синицыной, семидесятипятилетней, уже умудрённой жизнью, всё глубоко прозревающей в

бытии.

История, которую рассказывает няня своей давней знакомой, встреченной ею в Париже (и это

составляет содержание романа), проста и одновременно многосложна. Она воспитывала в богатой семье

либеральных интеллигентов свою любимую Катичку. Родители её неплохие люди, да "без царя в голове" и

тем же весь мир осчастливить мечтавшие. Барин, известный доктор, "погуливал"; барыня, глупая,

истеричная, томилась от безделья и ревности, что довело её до злой чахотки. Сама Катичка, девица не

слишком умная, но своенравная, капризная, отчасти тоже истеричная (от матери взяла), кичась своею

красотой и образованностью, скоро переняла многие нравы "серебряной" жизни, училась на актрису, не

имея ясной цели в жизни. В пору разгула революционных событий 1917 года родители вынуждены были

уехать в Крым на лечение (где скоро умерли), а за ними — и дочь с няней. Из Крыма, натерпевшись многих

бед, они бежали от большевиков, долго скитались по Европе, побывали в Индии, затем очутились в

Америке. Катичка стала кинозвездой, но счастлива не была. Долгая история взаимоотношений её с

молодым человеком, с Васенькой, человеком характера прямого и благородного, начавшаяся ещё в России,

история любви и взаимного мучительства, составила стержневую линию всех событий, о которых

повествует добрая няня. Васенька, ещё в начале всей истории сватавшийся к Катичке, получил

неопределённый отказ, затем ушёл на германскую войну, воевал и в Белой Армии, после за границей

прошел через многие беды, но сумел завершить инженерное образование и также обосновался в Америке.

Истерзавшись, глядя на несчастия молодых людей, причиной которой был прежде всего вздорный

характер девицы, няня решается на отважный для её лет и положения поступок: она одна отправляется в

Европу, чтобы добыть некое письмо, остававшееся главным поводом для длящихся раздоров между

молодыми людьми. В итоге она устраивает всё ко благу, сама же начинает готовить себя потихоньку к

мысли о скорой смерти.

Няня — простодушна и неграмотна, однако дочь ее образна и мудра. Вот как объясняет она

источник всех бед: описывая происходящие у них в московском доме забавы "серебряной" (она, правда,

того не сознавала — просто смотрела) интеллигенции:

"И всё-то кричат — "мы боги! мы боги!.." — сущая правда, барыня. Уж на головах пошли. Уж это

всегда перед бедой так, чуметь начинают... — большевики вот и объявились. Да я понимаю, барыня... не с

пляски они, большевики... а — к тому и шло, душа-то и разболелась, ни туда, ни сюда... а так, по ветру. Уж

к тому и шло".

Тонны бумаги исписаны — а точнее кто сказал? Причина беды — неприкрытое обращение к

первородной повреждённости: "Мы боги!". Няня богословским категориям не обучена, да ума ей не

занимать.

Няня бесхитростна. Она одно знает: без Бога не проживёшь. Вот у неё единственный критерий при

оценке всякого человека и события. Все беды своих хозяев, родителей её любимой Катички, она выводит из

их безбожия. Няня знает, что где безбожие, там гордыня. А от неё все беды.

Когда слушаешь старую няню, не оставляет ощущение, что во всех испытаниях она хранит

поразительное душевное спокойствие, спокойствие в каком-то высшем смысле, не в житейском, поскольку

вовсе не равнодушна ко всему, что ей выпало. Это спокойствие определено её верою, постоянным чувством

Бога в душе. "И огонь грозить будет, и пагуба, и свирепство, и же-ле-зо... а Господь сохранит".

Тут не слепая вера в судьбу, а живая вера в Промысл. Она и судьбу страны, народа так же

понимает, как действие Промысла:

"Сразу так всё и повернулось, нечистому сила-то дана! А что, барыня, думаете... и ему даётся от

Господа, восчувствовали чтобы, в разумение пришли бы".

Вот что ведёт её по жизни к благому концу. Совершённое ею можно воспринять как маленькое

чудо. А можно как действие Промысла, призванного верой. О том и роман.

7

Промыслительно Шмелёву готовилось новое страшное испытание. Он получил известие о смерти

матери, да ещё заболел тягчайшей, смертельной, быть может, болезнью. Болезнь, даваемая ради

укрепления в вере.

Весь 1934 год проходит под знаком той болезни. Он рассказал о ней в документальном рассказе

"Милость преподобного Серафима" (1934). Страшные боли, доктора настаивают на операции. Писатель

готовится к неизбежному. Но — совершилось чудо. Те самые (не новые, а те самые) рентгеновские снимки,

на которых ясно читалась необходимость вмешательства хирургии, вдруг изменились и врачи не смогли

ничего на них обнаружить: это были снимки здорового организма. Симптомы болезни исчезли. Болей не

было.