Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

Бессмертие невозможно без самоотождествления себя человеком как личности. Пастернак же

предлагает утешиться круговоротом материи в природе и бессознательным растворением себя в

результатах своего труда и в памяти других. Но ещё Базаров ответил на это раз и навсегда безнадежным

рассуждением о лопухе.

Заслуживает внимания и обращение Юрия к Апокалипсису. Имеется в виду следующее место: "И

отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо

прежнее прошло" (Откр. 21,4).

Смерти не будет. Пастернак намеревался даже дать такое название своему роману, предпослав ему

процитированные слова в качестве эпиграфа.

Так наглядно проявляется порочность толкования писателем текстов Писания. Слова, на которые

опирается автор романа, относятся к новому, преображённому миру, к Горнему Иерусалиму. Глава, откуда

взят данный стих, начинается: "И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и земля миновали, и

моря уже нет" (Откр. 21,1) и т.д. Пастернак же, как будто того не замечая, относит слова Апостола к

"прежней", то есть нашей нынешней земле.

Уяснив ход мысли Пастернака, можно на ином уровне понять, чем отталкивала его революция:

беспамятством. Революция обезличивает человека, это также означает торжество беспамятства: помнить

можно только то, что неповторимо индивидуально. Прилеплённость к стадному единству рождает смерть.

Пастернак видит ценность христианства именно в том, что оно противопоставило личность любой

общности (то есть стадности, обезличенности).

Но подлинную ценность и своеобразие придаёт личности её духовное начало, её связь с Творцом, её

жажда Бога. Пастернак пытается вывести из христианства совсем иную идею, именно из христианства.

Пора сказать то, что давно уже становится несомненным во всех рассуждениях Пастернака: его мышление

антропоцентрично. Богу он приписывает вспомогательную функцию обоснования и обеспечения

бессмертия человека, который при этом вовсе и не обязан верить в Бога, а Христа может понимать

достаточно приземлённо.

Одним из средств достижения бессмертия для Пастернака, как для художника, является искусство.

И прежде всего — обладание некоей формой, вне которой нет существования.

Форма — ключ существования... Эта мысль соответствует тому, что Пастернак отметил как

важнейшее у Христа: не содержание нравственных заповедей, а их форму. Поэтому в романе "Доктор

Живаго" автор и уделил такое внимание форме, выделанности своей образной системы. Поиск в моменты

вдохновения необходимой формы, именно формы, соответствует высшей задаче: подчинения творчества

бессмертию и создания бессмертия в творчестве.

Можно было бы отметить и ещё ряд менее важных идей, наполняющих роман Пастернака, но

скажем о сущностном. Поверх всего узора, образованного сложной организацией художественного

пространства романа, но и внутри всех его переплетений, поверх всех событий, порождённых фантазией

автора, но и внутри их — вершат своё бытие главные герои повествования, Юрий и Лара. Они внутри

событий, идей, исканий, страданий, но поверх суеты, которая отрясается ими, как прах на пороге дома, у

входа в своё бессмертие.

Об этом говорит Лара, обращаясь к лежащему на смертном одре возлюбленному: "Загадка жизни,

загадка смерти, прелесть гения, прелесть обнажения, это пожалуйста, это мы понимали. А мелкие мировые

дрязги вроде перекройки земного шара, это извините, увольте, это не по нашей части".

Революция здесь именно мелкие дрязги, поскольку для Пастернака искомая истина обретается над

ней.

Лара и Юрий осуществили своё единство с миром и своё бессмертие в своей любви. Для них

неважно, что в подоснове их любви — грех прелюбодеяния: они существуют как бы поверх и этой "суеты".

Тем более что ведь в Христе, по мнению автора, главное не нравственные заповеди, а форма их выражения.

Судьба Юрия Живаго естественно накладывается на ту систему понятий, что сплетена узорами

композиции романа. То же можно сказать и о судьбе Лары, этой "без старания красивой женщины". Она

чужда Церкви, но чутка к "слову Божию о жизни". Для Юрия Лара есть олицетворение жизни, радости

жизни, бессмертия. Их обоих соединяет свобода, влекущая человека к бессмертию. Лара ощущает это даже

у гроба возлюбленного: "Веяние свободы и беззаботности, всегда исходившее от него, и сейчас охватило

её".

Пастернак дал своё понимание идеала эвдемонической культуры, свою "формулу счастья". Свобода

и бессмертие, сопряжённые в романе с этим идеалом, совершенно иначе осмысляются в культуре

сотериологической, но можно ли требовать того от художника, тяготеющего к секулярности, а если и к

религиозности, то нецерковной? Православный читатель должен лишь учитывать те рамки, в которых

пребывает система ценностей, отображённая в романе. Свобода и бессмертие в бессознательном и

сознательном ощущении героев романа — суть свобода и бессмертие вне Бога.