Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

И вот возникает естественный вопрос о действии Божиего Промысла в бытии людей. Бородин

ставит его в центре следующего своего произведения — повести "Царица Смуты" (1996).

Промыслительная воля Божия помогает человеку осуществить своё предназначение в мире,

выявляет смысл человеческого бытия. Но как самому человеку познать тот смысл?

По слабости своей, по слабосильному своему разумению осмысляет человек волю Промысла в

схватке добра и зла. И добро он начинает усматривать во всём, что нужно самому, пути Господни почти

отождествляя со своими путями. Так сознаёт волю Божию и Марина Мнишек, заглавная героиня повести

Бородина, одна из вдохновительниц Смуты.

Там, где человек обманно толкует действие Промысла, там промыслительная воля приравнивается к

року, там заблудший впадает в жестокий фатализм и гибнет от собственного недомыслия. Такова судьба

Марины. Марина впадает в прелесть, возомнив себя избранной и безгрешной.

Но где критерий добра и зла?

В отношении к Православию.

Смута становится средством вразумления народа, ослабевшего в вере. Марина же стремится к

власти, чтобы обратить Русскую землю в римо-католическую веру, отдать её под власть папы. Боярин

Никита Долгорукий раскрывает смысл действия промыслительной воли Божией:

"Одно знаю: Господь за провинности наши попустил смуте. Он же милостью Своей, нами не

заслуженной, и пределы поставил своеволию человечьему. Возжаждал Он царство Московское в новой

правде укрепить... ты справедливости требуешь, а Он правды хочет. Его правда выше твоей

справедливости... И тебе б смиренно покаяться..."

Марина мечтает создать мощное государство — с иной верой. Для Марины воля Божия и

справедливость видятся в том, чтобы вновь утвердить себя на царстве и исполнить желание Рима. Но идея

государства оказывается подчинённой идее правой веры. Мощное государство с уклонением от Истины —

неприемлемо.

Проницательный патер Савицкий, один из духовных наставников Марины, догадывается:

"...святая церковь римская изначально ошиблась в оценке народа, коего восхотела обрести в лоне

своём. ...Понадобятся века кропотливой миссионерской работы, чтобы обратить этот народ в истинную

веру".

Препятствием главным к тому видит патер православное вероучение и додумывается до главной

хитрости, чтобы это препятствие одолеть:

"И не с веры даже следует начинать, но с образа бытия — его надобно сперва порушить искусно,

дабы открылось сему дикому народу иное зрение на порядок вещей, и только тогда станет доступно

еретическим душам истинное зрение духовное".

В том, что западная вера даёт истинное зрение, посмеем не согласиться, но прав пастор: если сам

способ миропонимания и мышления изменить, то можно попытаться и веру порушить.

И это уже взгляд автора из глубины времени в наши дни, от давней смуты — к нынешней. Всё ныне

направлено на то, чтобы извратить русское жизнеосмысление. То есть внушить, что сокровища земные

надёжнее и приятнее, нежели небесные.

Здесь у Бородина — пророческое предупреждение.

Нельзя обойти вниманием и анонимную повесть "Отец Арсений", впервые появившуюся в

самиздате на переходе от "застоя" к "перестройке". Впрочем, в датировке при таких обстоятельствах можно

и ошибиться. В общедоступных изданиях повесть была напечатана в 90-х годах.

Безымянный автор избрал для повести форму документальной прозы. Она выглядит как

безыскусное собрание различных воспоминаний, живых свидетельств очевидцев, каждый из которых

рассказывает о своих встречах со старцем Арсением. Таким образом составляется его полное

жизнеописание, начиная с пребывания в сталинских лагерях и вплоть до смерти священника через полтора

десятка лет после освобождения. Жизнеописание это дополнено рассказами о судьбах его духовных чад.

Кажется, это единственная в нашей литературе попытка в полноте показать духовный подвиг

священника в страшных условиях лагерной несвободы. Отец Арсений предстаёт в повести как идеальный

старец-наставник, страстотерпец, прозорливый духовник, именем Божиим одолевающий все напасти

земной жизни.

Всё сказанное относится и к лагерным годам, и к пребыванию на воле, но ярче обнаружилось,

конечно, в период неволи. Один из важнейших эпизодов — спасение молитвой от неминуемой смерти в

течение двухдневного пребывания старца с молодым заключённым в карцере при тридцатиградусном

морозе: именно теплота молитвы охранила их от неизбежного замерзания. Ещё более чудесным становится

воскрешение отца Арсения, просившего Господа оставить его среди заключённых, ибо они слишком

нуждались в его помощи. Сам отец Арсений во всех подобных случаях отвергал разговор о чуде, в

обыденном понимании, утверждая всегда действие Промысла Божия.

Книга об отце Арсении тем и важна, что является не просто собранием многих весьма

поучительных историй (пересказ которых сам по себе отобрал бы слишком много места) но обозначением