Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

некоторых сущностных вопросов как духовной, так и самой обыденной жизни, своими ответами на эти

вопросы.

Книга об отце Арсении оспоривает идею абсолютного влияния любых страшных "советских"

обстоятельств (в том числе и лагерных страданий, что утверждал В. Шаламов), якобы неизбежно

разлагающего душу человека; а в дальнем замахе отвергается и давняя теория "заедающей среды", идея

неодолимого детерминизма. С Божией помощью всё победимо.

Как и подобает православному священнику, отец Арсений предлагает не искать виновных на

стороне, но обратиться к собственной греховности. И судит прежде всего себя.

В основе же ответа отца Арсения пребывает важнейшее его свойство — смирение. Может быть,

главнейшее достоинство повести, что она призывает каждого воспитывать в себе смирение.

Отец Арсений живёт в постоянном сознании своего недостоинства. А все, что удаётся ему —

относит к помощи Божией. И постоянно видит действие Промысла Его. Это всегда важно сознавать, но на

рубеже тысячелетий — без того просто не выжить.

Повесть о православном старце, воплотившем в себе обобщённо лучшие качества многих реальных

подвижников, смеем утверждать, останется единственной в своём роде. Продолжать в подобной же форме

невозможно: всё будет лишь холодным повторением. Необходимо искать новые художественные средства,

отчасти не освоенные литературою, отчасти ещё не открытые.

В литературе XX столетия обозначились три выхода за пределы традиционного реализма.

(Впрочем, можно и не выходить, преумножая искусство количественно и всё более истощая заложенные в

реализме возможности.)

Эти три выхода: в модернизм (во всех вариантах) и через него в постмодернизм; в

социалистический реализм; и в то искусство, которое, за неимением пока лучшего термина, можно

обозначить как духовный реализм. Первый особенно ярко проявил себя в период "серебряного века",

второй — в советское время, третий ещё не вполне обозначил себя, а наиболее отчётливо, кажется, лишь в

творчестве И.С. Шмелёва.

Социалистический реализм опередил и сделал пошло примитивными те особенности эстетического

освоения бытия, какие могли бы развиться при духовном его восприятии в качественно новом типе

творчества. Создавая свою псевдорелигию, партийная идеология (и включённое в неё искусство)

показывала в кривом мутном зеркале и то, что требовало отражения чистейшего.

Этим соцреализм открыл дорогу постмодернизму, который начинает утверждать себя на отрицании

и высмеивании всего. Ведь социалистическое искусство, опираясь на ложь идеологии, втягивало в свою

орбиту и всё доброе, опорочило это доброе, заставило увидеть его в отталкивающем облике.

Сможет ли духовное начало, заложенное в русской культуре, преодолеть вставшие перед нею

соблазны?

Глава XIX

РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА В ЭМИГРАЦИИ

Они оказались там — среди несбывшихся надежд, в равнодушии окружающего мира, которому

собственная суета и суетность застилали глаза. Они обрели страшный опыт, но сами: все ли осмыслили ли

его здраво и жёстко?

Многие из них, в собственной душевной слепоте, немало постарались, чтобы та катастрофа

произошла неминуемо. Когда-то они подменили духовность душевностью, даже не подозревая о том, и тем

лишили себя возможности противостать бесовской стихии. Некоторые из них и сами заигрывали с бесами,

отказываясь понимать весь страшный смысл таких игр.

Теперь, получивши возможность осмыслить исполнившееся, что вынесли они из своего

потрясения?

1

Одним из ведущих литераторов в русской эмиграции был Д.С. Мережковский. И здесь он

продолжает развивать свои любимые идеи. Вначале пишет исторические романы "Тутанкамон на Крите"

(1925), "Мессия"(1927), одновременно предаётся отчасти художественным, отчасти философским, отчасти

профетическим исследованиям истории. Он углубляется в далёкое прошлое (подальше от настоящего?), в

древний Египет, в вавилонские временные дебри ("Тайна Трёх. Египет и Вавилон"; 1923), выискивая там

следы и приметы единого религиозного мифа. Потом пытается проникнуть в доисторические времена

("Тайна Запада. Атлантида — Европа"; 1930) — и там отыскивает истоки того же, сопоставляя гибель

Атлантиды с близкой гибелью Европы: в рамках концепции о трёх эпохах в религиозной истории

человечества (время Отца, время Сына, время Духа).

Он пишет биографии Наполеона, Данте, апостола Павла, Блаженного Августина, Иоахима

Флорского, Франциска Ассизского, Жанны д"Арк, Лютера, Кальвина, Паскаля, Терезы Авильской и др. Но

даже касаясь жизни святых, апостола Павла, религиозных подвижников, Мережковский создаёт не

варианты жития, а научно-философские биографии, позитивистские по духу, хотя и с налётом мистицизма

(он так и не избавился от своей мировоззренческой амбивалентности, да и не имел намерения избавляться).

Создаёт биографии, подчиняя их всё той же цели, которая стала для него неизменной ещё в