Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература

Смирение и бунт — покорность и непокорность Божией воле.

Покорность Божией воле проистекает из сознания человеком своего духовного несовершенства и

своей немощи перед Создателем. Поэтому смиренный примет всё, что ниспослано ему, и поэтому во всех

испытаниях он будет всегда возлагать надежду не на свой немощные силы и руководствоваться не

соображениями своего рассудка и не похотью собственной воли.

"На познании и сознании немощи зиждется всё здание спасения", — утверждал святитель Игнатий

(Брянчанинов). Иначе и быть не может, ибо воля Божия направлена именно к спасению человека, хоть он

сам и не всегда то сознаёт.

Непокорность Божией воле питается гордыней и влечёт за собою противодействие спасению.

Философия и психология бунта осмыслялась Пушкиным и прежде — из ближайших примеров

можно напомнить хотя бы "Моцарта и Сальери". Бунт замешан на безверии. Проблема слишком важная для

Пушкина, ибо он не был чужд подобных настроений в разные моменты жизни. Не зря же и к Пугачёву он

так пристально внимателен, что обращался к событиям пугачевщины не только как художник, но и как

литератор-историк.

Бунт есть неудовлетворённость творением и стремление изменить его по своей воле и разумению.

Поэтому бунт всегда есть вызов Богу, даже если он направлен на какие-то частные стороны бытия. Человек

ведь бывает недоволен не обязательно всем мирозданием в целостности, а лишь тем местом, которое

отведено ему и кажется несовершенным. Это присуще раздробленному сознанию, в которое не

укладывается понимание целостности творения. Отвержение отдельных проявлений Божией воли

неминуемо приведёт человека к неприятию Его воли вообще. Бунт может быть связан и с личными

неурядицами направлен и против политических институтов, и против социального уклада. Но всегда, явно

или потаённо, он имеет богоборческий характер. Недаром же крупнейшие бунты, так называемые великие

революции, французская и большевистская, с такой яростью обрушивались на христианство, заменяя его

культом разума и всеобщего социального переустройства жизни.

Итак, на смирении зиждется радостное и благодарное приятие творения, смирение видит источник

зла в повреждённой грехопадением природе человека и направляет внутренние силы на невидимую брань с

грехом. Бунт творения не приемлет и видит причину всех бед во внешнем неустройстве, и оттого стремится

переустроить бытие извне.

В "Капитанской дочке" выражена мысль, превратившаяся ныне в крылатую: "Не приведи Бог

видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!" Бессмысленный — ибо не достигнет цели своей, да

и не может достигнуть (все революции тому подтверждение), беспощадный — ибо зальет всё кровью на

своём пути (и опять правоту поэта подтвердили те же революции). Впрочем, почему речь идет только о

русском бунте? Да ведь и любой таков не в меньшей мере.

Повторяясь намеренно, Пушкин высказал в "Капитанской дочке" и в антирадищевском

"Путешествии из Москвы в Петербург", над которым работал примерно в то же время, в конце 1833 —

начале 1834 года, задушевную свою мысль: "Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят

от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества..."

В "Капитанской дочке" противостоят два типа поведения человека в миру, персонифицированы они

образами Гринёва и Пугачёва.

Сюжетно Гринёву противостоит Швабрин, Пугачёв же скорее доброжелательно содействует

главному герою — но речь идет о сущностном противостоянии, а не событийном. Швабрин и не бунтует,

он скорее приспосабливается к обстоятельствам, соблюдая свою выгоду, чем сознательно выступает против

них. Он плывёт по течению, потакая подлости собственной натуры. Пугачёв, лично симпатизируя Гринёву,

являет именно иной тип поведения. Просто противостоять Гринёву в конкретности событий — для него

было бы слишком мелочно: он как-никак царь, пусть и самозваный.

Пугачёв бунтарь. Это очевидно. При том сам он несомненно выделяется автором из толпы прочих

бунтарей, звероподобных душой. И в историческом исследовании, и в "Капитанской дочке" Пушкин

приводит многие примеры страшных зверских преступлений пугачёвцев — цитировать соответствующие

места нет желания, да они и общеизвестны.

Пугачёв как индивидуальность отчасти романтизируется Пушкиным. Он выделяется несомненными

достоинствами: неглуп, сметлив, умеет возвыситься над обстоятельствами, по-своему благороден. В

"Истории пугачёвского бунта" предводитель бунтарей реальнее, гораздо проще и грубее. И жесточе, чем в

художественной прозе.

Но важнее проследить поведение Гринёва на протяжении всего повествования. Оно отличается

смирением перед посылаемыми ему испытаниями. Не приспособлением к ним, ибо он нигде не кривит

душою, а именно смирением, поскольку во всём он возлагает надежду на Бога. Уже в первом эпизоде, в

первом испытании, застигнутый бурей в степи, когда само это событие кажется просто следствием