Вера в свободу. Практики психиатрии и принципы либертарианства

Бергланд упоминает людей, принужденных действовать против собственных интересов. Кто эти люди? Для начала классическое трио, в терминологии Джона Стюарта Милля, людей «вне возраста» — младенцы, идиоты и безумные. Есть и другие: люди, объявленные недееспособными перед законом, имеющие диагноз психической болезни, осужденные за преступления, имеющие определенные заразные заболевания. Для каждого класса принуждаемых людей имеется класс людей, наделенных законными полномочиями их принуждать, — например, опекуны, психиатры, тюремные надзиратели, врачи-эпидемиологи. С точки зрения либертарианства власть родителей над детьми, надзирателей над заключенными и опекунов над недееспособными далеко не столь важна, как власть психиатров над пациентами.

Принцип обладания собой, в отличие от принципа неагрессии, глубоко коренится в понятии свободы воли и веровании в него. Это делает либертарианцев единомышленниками с некоторыми христианами. Что еще может значить понятие «свободы воли», кроме свободы распоряжения собой, своей жизнью и своим телом? Определенно, оно не может означать «свободу воли» в отношении жизней других. Свободный человек, заявлял в 1909 г. великий христианский философ и юморист Гилберт К. Честертон, «владеет собой. Он может наносить себе ущерб посредством еды и питья; он может разрушить себя игрой. Если он так поступает, он определенно законченный дурак, и возможно, его душа навлечет на себя проклятье. Но если ему нельзя этого, то он — свободный человек не в большей степени, чем собака»83. Это весьма далеко от взглядов современных христианских моральных крестоносцев и борцов с препаратами, вроде печально известного Уильяма Беннета.

В своей книге с весьма точным названием «Либертарианская теология свободы» преподобный Эдмунд А. Опитц, христианский священник и выдающийся «христианский либертарианец», откровенно говорит: «Занятие общества — мир. Занятие правительства — насилие. Вопрос в таком случае состоит в том, каким образом дело насилия может послужить делу мира? Либертарианский ответ — насилие может послужить миру только за счет обуздывания тех, кто разрушает мир»84.

Преподобный Опитц справедливо подчеркивает, что вера в свободу — своего рода религия, цитируя великого агностика и скептика Х. Л. Менкена: «Из всех идей, связанных с общим представлением о демократическом правительстве, самая старая и, пожалуй, самая разумная — это идея равенства перед законом. Ее связь с системой христианской этики слишком очевидна, чтобы ее требовалось подтверждать. Она восходит, через политические и теологические рассуждения Средневековья, к раннехристианскому представлению о равенстве людей перед Богом… долг демократии перед христианством всегда оставался недооценен85.

Я всецело согласен с таким взглядом, а также с комментарием Опитца: «Тяга человека Запада к свободе, периодически проявлявшаяся на протяжении последних двадцати столетий, не является характерной чертой, присущей человеку самому по себе. Это культурное качество, вдохновленное философией и религией»86.

В своем предисловии к «Либертарианской теологии свободы» издатель Чарлз Холлберг проницательно отмечает:

В современном мире термин «христианин-либертарианец» многие люди принимают за оксюморон. Это ошибка. Он представляет не что иное, как подлинное учение Иисуса… коллективизм под любым его названием — социализма, нацизма, коммунизма и во все большей степени под именем демократии — черпает поддержку в том, что Альберт Джей Нок называет «Закон Эпштейна». То есть «человек склонен всегда удовлетворять свои нужды и желания способом, требующим наименьших усилий из возможного». И что же может быть легче, чем использовать правительство, чтобы заставить кого-нибудь другого оплачивать твои счета? Или для бизнеса — использовать правительство, чтобы ограничить конкуренцию и ответственность? Или для банковского дельца — чтобы установить монополию?87