Вера в свободу. Практики психиатрии и принципы либертарианства

К приведенным Холлбергом примерам того, «что же может быть легче», нам следует добавить длинный список ситуаций, когда индивиды, учреждения и правительства используют психиатрию для разрешения конфликтов. Например, что может быть легче, чем использовать правительство, чтобы помочь семьям избавиться от надоедливых и создающих трудности родственников? Или для бизнеса, чтобы избавляться от непокорных, «трудных» работников? Или для школ, чтобы применять психиатрические препараты для успокоения трудноуправляемых детей? Или для судов, чтобы объявлять подсудимых, угрожающих общественному порядку, но не виновных в нарушении закона, психически больными и неспособными предстать перед судом, тем самым избегая трудности с судебными процессами над ними? И так без конца.

Обладание собой и суды

Верховный суд США обычно не считают сторонником либертарианских принципов. Однако он неоднократно заявлял, что в американском праве обладание собой — это «священная» ценность. Например, в 1891 г. суд постановил: «Нет права более священного или более охраняемого обычным законом, чем право каждого индивида владеть и контролировать свою собственную личность, свободно от любых ограничений или вмешательств со стороны других… право на собственную личность, можно сказать, является правом на полную неприкосновенность: право быть оставленным в покое»88.

В 1928 г. судья Верховного суда Луи Д. Брэндайс (1856‒1941), социалист, повторил эту модную фразу, и с тех пор ее приписывают именно ему. Он записал: «Создатели нашей конституции стремились защитить американцев в их верованиях, мыслях и чувствах. Они предусмотрели, в противовес правительству, право быть оставленным в покое — наиболее всеобъемлющее среди прав, право, наиболее ценимое цивилизованными людьми»89.

В 1964 г. председатель Верховного суда (на тот момент — окружной судья) Уоррен Бергер в знаменитом решении по вопросу соответствия Конституции дозволения свидетелям Иеговы отвергать переливание крови для спасения жизни, повторил предостережение Брэндайса и добавил: «Ничто в этом заявлении не указывает, будто судья Брэндайс считал, что личность располагает этими правами исключительно для разумных убеждений, правильных мыслей, оправданных чувств и обоснованных ощущений. Я полагаю, он намеревался включить сюда значительное множество глупых, неразумных и даже абсурдных, неподходящих идей, таких как отказ от медицинского лечения даже при огромном риске»90.

Недавнее решение суда в Калифорнии заходит в истолковании права «быть оставленным в покое» столь далеко, что включает право на то, чтобы совершить самоубийство через голодание. В 1993 г. тюремный врач обратился за решением суда, санкционирующим для него использование хирургической трубки для кормления и введения лекарств парализованному заключенному, отказавшемуся от медицинской помощи. Суд постановил:

Право отказаться от медицинской помощи является как «основным и фундаментальным», так и неотъемлемым от понятия информированного согласия. Право индивида на личную автономию в отношении отказа от медицинской помощи не включает медицинскую просвещенность, т.е. медицински рациональное решение… потому что решения о защите здоровья неотъемлемо связаны с собственным субъективным ощущением благополучия… государство не принимало недифференцированной или неразборчивой политики в отношении сохранения жизни ценой личной автономии… в качестве общего тезиса; утверждение, что личность существует на благо государства, противоречит нашему основному тезису о том, что роль государства — обеспечить максимум личной свободы выбора и поведения91.

Язык этих судебных решений понятен. Однако эти решения не проделали брешь в крепости психиатрического рабства. Напротив, их, как я покажу далее, использовали для того, чтобы укрепить эту крепость, разрушая принцип личной автономии92. В результате после Второй мировой войны пресловутые «психиатрические злоупотребления», представленные понятием «змеиная яма», исчезли с американской общественной сцены. Однако в тот же самый период власть психиатрии в качестве де-факто государственного аппарата принуждения чрезвычайно разрослась, превратившись в настоящего левиафана — основание и главную исполнительную власть терапевтического государства.