Вербариум

С тоской и болью ожидания непрошеного мужчина подошёл к зеркалу и заглянул в светлый прямоугольный проём. Густоволосая женщина с неестественно крупными чертами лица и развитой грудью со странным выражением смотрела на него – будто предчувствовала нечто тревожное. За спиной её синело окно, и в нём вырисовывались контуры огромных угловатых зданий. А в простенке, чуть сбоку, поблёскивал глянцем плакат с видом ненатурально светлого дворца, увенчанного шпилем. Незнакомые начертания букв большой надписи виднелись только частично. И всё же мужчина сумел угадать крайние три: «авк».

«Неужели это навсегда? – только и подумала женщина, вовсе не пытаясь проанализировать произошедшее. – Но я не хочу быть… Таким».

«Такой быть? Не хочу, – решительно подумал мужчина. – Посмотреть забавно, а вот навсегда – ни за что. Но нет, не может быть, чтобы часть некоего действа – не полная и наверняка не совсем верная, – приводила к таким последствиям».

«Нет, я просто вижу того, кто прочёл надпись на реверсе или аверсе, ну, на противоположной стороне „дубль-бабы“, – успокаиваясь, подумала женщина. – Как странно, что это произошло одновременно. А он меня видит?»

«Мы приближались с двух сторон, каждый из своих миров, – успокаиваясь, подумал мужчина. – Но не может такого быть, чтобы вибрации воздуха вызвали перемещение во плоти».

«Это просто иллюзия, – сказала себе женщина, медленно-медленно отступая в глубь комнаты. – Я разбудила зеркало, но осталась прежней. И когда закрою глаза, всё исчезнет. Интересную штуковину ты откопал, Фёдор Иванович…»

«Фадэ наткнулся на развилку меж мирами, – отступая медленно от зеркала, трезво решил учёный. – Мы подошли так близко друг к другу, что смогли увидеть – но это лишь миг, и он закончится, стоит лишь отвернуться от зеркала».

Уже не зная этого, не видя больше друг друга, мужчина и женщина одновременно отвернулись от зеркал и подошли к окнам – конечно же, каждый в своём мире.

Он отключил подсветку и долго вглядывался в коричневый полусумрак, окутывающий кубы и пирамиды зданий вокруг главного путепровода. Она приоткрыла фрамугу и, опираясь на подоконник, всматривалась в голубоватую дымку, скользящую между башнями и параллелепипедами проспекта.

Синхронизация отступала всё дальше и дальше, и они думали уже совсем несхожими словами и образами, но в общем-то об одном и том же. Что хитрый деляга, получив расшифровку, непременно захочет «вкусить высоких чувств», прежде чем продаст артефакт. И прочтёт заклинание, возложив руку на каменное чело.

И окажется в иномирье, и не мысленно на считаные секунды, а во плоти и навсегда.

Генри Лайон Олди Пять минут взаймы Рассказ

В пути я занемог.
И всё бежит, кружит мой сон
По выжженным полям…

Басё

Я познакомился с покойным Ильёй Аркадьевичем на последнем заседании городского клуба фантастов. Там как раз бурлил апофеоз побиения камнями очередного наивного автора, только что отчитавшегося и теперь, с тихой улыбкой мазохиста, внимавшего критике. Когда новый прокурор стал протискиваться к трибуне, я, пользуясь случаем, стрельнул у него сигарету и направился к выходу. Вообще-то я не курю, но это был единственный уважительный повод дождаться раздачи дефицитных книг на лестничной площадке, а не в зале судилища.

Обнаруженный мною на ступеньках человек пенсионных лет держал в руках незажжённую «Приму» и явно не собирался доставать спички.

– Я так понимаю, что вы тоже не курите, – улыбаясь, сказал он, и через пять минут беседы я не перешёл с собеседником на «ты» лишь по причине разницы в возрасте.

Илья Аркадьевич оказался милейшей личностью, а также владельцем прекрасной библиотеки, старавшимся не обсуждать книги, а читать их. В этом наши интересы полностью совпадали. Ещё через два часа я шёл к своему новоиспечённому знакомому пить чай, локтем прижимая к боку честно заработанные тома.

Библиотека Ильи Аркадьевича превзошла мои самые смелые ожидания. Я с головой зарылся в шелестящие сокровища, изредка выныривая для восторженных междометий и отхлёбывания непривычно терпкого зелёного чая. Обаятельный хозяин, щуря весёлые голубые глаза, отнюдь не умерял моих порывов, и под конец вечера я с необычайной лёгкостью выцыганил у него до вторника совершенно неизвестное мне издание Мацуо Басё, размноженное на хорошем ксероксе и заботливо переплетённое в бордовый бумвинил. Если учесть при этом, что темой моей самодеятельной монографии было «Влияние дзэн школы Риндзай на творчество Басё в лирике позднего японского средневековья»… Широко, конечно, сказано – монография, но всё-таки… Вот так, на самой тёплой ноте, и закончилась первая из трёх моих встреч с покойным Ильёй Аркадьевичем, и поздно теперь впадать в привычную интеллигентскую рефлексию, твердя никчёмные оправдания… Поздно. Да и незачем.

* * *