Вербариум

– Нет, не к тебе, – возразил я, потому что и сам напрягся.

Неприятное это ощущение – когда в тебя стучатся, и твоя собственная кровь прямо бухает в голову, и зарождается ритм, ритм-носитель… как-то я это понял… размер определил…

– Дактиль, – сказал я. – ТА-та-та, ТА-та-та, та… Р-раз-два-три, р-раз-два-три, р-раз…

– Да, – она кивнула. – Вот чем я с тобой поделилась… вот, пригодилось…

Ритм-носитель, посланный лингвистическим демоном, обрастал невнятными звуками. Я разгадывал их, как будто замазанный краской карандашный рисунок.

– Русские могут уйти, – вот такая фраза вылепилась наконец, одновременно у меня и у Риты.

Мы с ней посмотрели друг на дружку.

– Муха, Дед, мы ему не нужны, – сказал я. – Он за Ритой, Шведом и Тимофеем пришёл.

– Где он? – спросил Дед, выглядывая в окно.

– Всюду. Он накрыл мой дом, – обречённо ответила Рита. – Нельзя говорить на чужом языке и думать, будто кого-то этим обманешь…

– А от нас чего двадцать лет требовали? – вызверился на неё Дед. – Чтобы мы говорили по-латтонски и сами себя обманывали! Вот и получайте обратку!

– Дед, знаешь что? – сказал Муха. – Тебя тут никто не держит. Тебе можно уйти.

Очень мне не понравилось, как зазвенел его голос. Когда в Мухе просыпается упрямство – лучше с ним не спорить, а то сделает и тебе, и всему свету назло. Вот как с Наташкой – Дед ему внушал, что они не пара, а Муха упёрся, и что мы имеем? Сумасшедшего поклонника, который ведь добьётся, что она за него, дурака, замуж пойдёт!

– И это правильно. Говорил же я – будет и на нашей улице праздник. За что двадцать лет боролись – на то и напоролись. Думаешь, демон к латтонскому языку прицепился? Он к их злобе прицепился!.. – проповедовал Дед, и мне вдруг стало скучно.

– В самом деле, шёл бы ты, Дед, – сказал и я.

– А ты что, с ними останешься? – удивился наконец Дед. – С Тимофеем? Он меня чуть в могилку не отправил, а ты с ним останешься? Муха! Ты?!

– А я выйду, посмотрю, что это за демон такой, – решил Муха.

И с такой ухмылкой посмотрел на Деда – я даже крякнул. Хорошего мальчика мы воспитали! Орлёночка!

– Ты его не увидишь, – предупредила Рита.

– Он меня увидит. Рита, ты пойми – если он хочет вас с Тимофеем уничтожить, значит, вы для него опасны, – сказал Муха. – Почему – это не у меня спрашивать надо. В общем, я выйду на открытое место и поговорю с ним. А вы наблюдайте. Может, что и поймёте.

– Я с тобой, – сразу присоединился я. – Дед, пока мы будем с ним толковать, ты просто собирайся и уходи.

– Ты это серьёзно? – спросил он. – А вы останетесь? Так, да?

– Ну, извини, – Муха развёл руками. – Ты потом успокоишься и поймёшь.

– Дураки. Если это на самом деле демон, что вы можете с ним сделать? Героически сдохнуть вместе с тремя последними вменяемыми латтонцами?! – заорал Дед. – Кретины! Если тут такая бесовщина – бежать надо! Пока ещё можно бежать!

Я отродясь не видел Деда в такой панике. Он всегда был старший – и потому самый толковый, самый опытный, даже самый сильный. Я бы не рискнул драться с Тимофеем – а он подрался.

– Уходите, парни, – сказал Швед. – Чего мы вас с собой потащим…

– Ну да. Как же, – ответил Муха. – Если вы действительно единственные латтонцы, которых он не пригрёб, то вы… то вас… ну, в общем, мы с Гостем вас не бросим. Гость, пойдём, потолкуем с этим чудиком. А Рита будет наблюдать. Может, есть шанс…

– Шанс сдохнуть за свободный и независимый лимитроф у вас есть! – не унимался Дед. – Уеду ко всем чертям! Дядька меня давно в Витебск зовёт! Человеком стану!

– Что ж ты так долго тут сидел? – спросил я. – На что надеялся?

Он только рукой махнул – мол, чего спрашивать с идиота, который почему-то прирос к лимитрофу?

Я посмотрел на Риту.

Она улыбнулась.

– Если он нас не уничтожит, а только выжжет изнутри… Гость, если увидишь, как я кричу на митинге… Гость, ты знай – это не я! – воскликнула она.

Тогда я подошёл к ней, обнял и поцеловал в щёку. Это означало: держись.

Швед отворил дверь и посмотрел на Деда. Дед выругался и отвернулся.

А потом мы с Мухой вышли во двор.

– Если со мной что-то случится – забери симбионта, – тихо сказал Муха.

Кажется, он уже был сам не рад своему упрямству.

Я – тоже…

Муха вышел на середину двора – настоящего латтонского двора с клумбами и декоративными кустами. Сейчас всё это было покрыто снегом, и Муха в своей чёрной куртейке стоял на белой дорожке – такой маленький, и точно – как муха в сметане.

Он поднял голову и увидел бледное февральское небо. Только-только стала в солнечный день пробиваться голубизна. Но солнца не случилось – может, его демон заслонил.

«Русские могут уйти», – услышал я у себя в голове.

– Он опять нас гонит, – сказал я Мухе.

– Послушай, ты, как там тебя! – обратился Муха к закрывшей солнце размазанной туче, предположив, наверно, что в ней засел демон. – Какого чёрта ты к этим убогим прицепился? В Америку вон лети, там знаешь сколько народу по-американски говорит? Миллиард, наверно! Такой язык роскошный! Ты с него столько удовольствия получишь! А тут – сколько тех латтонцев? Миллиона полтора? Уморишь их – вообще без пайки останешься! Голодный сдохнешь! Тебе оно надо?