Вербариум

– Американцы не так помешаны на своём языке, – тихо сказал я, – предложи чего другого… И с исторической справедливостью у них всё в порядке. Ему не за что будет зацепиться.

Муха предложил лингвистическому демону лететь в Китай – там народу немерено, лететь в Африку – там тоже миллионы и миллиарды. Демон не отзывался.

– А ты уверен, что он тебя понимает? – спросил я.

– Чёрт его разберёт. Ведь Риту с Тимофеем он как-то понимает. Эй, ты! Нечистая сила! – заорал Муха. – Оглох ты, что ли? Куда ты там спрятался, сволочь?!

Муха начинал сердиться, и мне это не нравилось. Одно дело – когда показываешь своё упрямство тому же Тимофею, совсем другое – выходцу из преисподней. Ладно бы мы ещё не были уверены в существовании демона. Но мы видели, как он обрушил дом.

– Муха, кончай выделываться, – попросил я и вдруг почувствовал – что-то давит мне на плечи.

Ничего материального не было – но воздух вроде бы сгустился и приобрёл цвет, ещё не тот желтовато-зелёный, который мне запомнился, но какой-то мутно-жёлтый.

– Он разлит в воздухе, – сказал я. – Вот как он действует!

И внутренним взором увидел ту толпу, что собралась послушать сумасшедшего старика. Она была накрыта облаком, облако просачивалось в поры кожи, к каждому человеку тянулись сверху миллионы волосков, и когда раскрывались рты, когда выплёскивалась злость, волоски набухали, всё пульсировало, всё трепетало…

Один лишь миг видел я эту жуткую картинку. Этого хватило, чтобы понять Риту и Тимофея.

Злоба имеет вес. Демон скопил столько злобы, что мог бы раздавить не только дом, но и целый город.

Муха тоже ощутил это. Он сгорбился и рухнул на колени.

Я бросился его поднимать.

– А хрен тебе! – заорал Муха, держась за меня и запрокинув голову. – Ты со мной не справишься! Потому что ты – дерьмо собачье, а я – человек!

Он впал в ту самую ярость, когда голыми руками рвут стальные тросы. Даже демону стало бы понятно – смерть тут не знак победы, а скорее уж знак поражения.

Ярость заразна – и на меня тоже накатило. Мы стояли, подпирая друг друга, и крыли демона последними словами. У меня в голове рычало и свистело – это он, видно, отругивался. Тяжесть рухнула на наши головы, как воз кирпичей с крыши, и мы повалились в снег.

И тут я увидел чудо.

Муха приподнялся на локте и выкрикнул непонятное слово. В человеческом языке, кажется, даже нет таких гортанных, рокочущих, полных спрессованной силы звуков. Муха заговорил на этом языке, сам не осознавая подмены. Каждая фраза была – как удар бича.

Тяжесть разом пропала. Воздух вдруг очистился. Рёв и свист исчезли из моей головы.

Муха ещё покричал немного, но не так свирепо. Скорее это было прощальное пожелание, что-то вроде: катись колбаской, пока я добрый, и чтоб я тебя тут больше не видел!

– Как ты это сделал? – спросил я, вставая и отряхиваясь. – Как это получилось?

Он ответил на том же языке, который вдруг стал мягким, воркующим, изумительно передающим дружеское участие и безмерную усталость.

– Муха, говори по-русски.

– Ага, – сказал он. – Куда эта сволочь подевалась? Ты заметил?

– Сгинула. Что это был за язык, Муха?

– Муха, Гость! – завопил выскочивший на крыльцо Дед. – Вы чего в снегу валялись? Вы чего, орлы?

– Сейчас спрошу симбионта, – ответил Муха и поднялся на ноги. – Куда бы его выпустить?

В дверном проёме появилась Рита.

– Он ушёл, – сказала она, – он ушёл. Как вы это сделали?

– Сейчас узнаю, – и Муха пошёл в дом.

– Ты что-нибудь видела? Что-нибудь поняла? – спрашивал я Риту.

– Я ничего не поняла…

Чтобы выпустить симбионта, мы опять выставили за двери Тимофея, Шведа и Риту. Потом впустили.

Симбионт имел жалкий вид. Наш чёрный столбик даже не мог толком выпрямиться.

– Что это с тобой? – спросил Муха. – Что случилось?

Симбионт пробормотал несколько слов, которых мы не смогли разобрать.

– Ты испортился? Давай ко мне перебирайся, – предложил я. – Муха вымотался, как собака, а я ещё ничего, свеженький. Подкормишься!

– Выжжено шесть блоков, – доложил он. – Погибли западноиранские языки… Погибли южноаравийские диалекты… Восстановлению не подлежат…

– Господи, какие ещё диалекты?! Главное – ты сам жив! – закричал Муха. – Что это такое было? Что за нечистая сила? Ты понял?

– Понял.

– Как его зовут? – вмешалась Рита. Ей нужно было имя – тогда она могла как-то управиться с демоном.

– У него нет имени. Служебное устройство, как я. Новое, есть недоработки. Разума тоже нет, только эмоции, – доложил симбионт. – Операционная среда – язык. Лингводемон. Оперирует привнесёнными эмоциями. Отзывается на эмоции. Охотится за эмоциями.

– Значит, заклинать его бесполезно? – растерянно спросила Рита.

– Всё равно что заклинать утюг, – Муха усмехнулся. – Вы здорово влипли.

– Как же эти, как их там, к нему обращаются, если нет имени? – домогалась Рита.

– Язык команд – Старший Язык. Слышит Старший Язык – выполняет команды. Сам знает сто пятьдесят четыре фразы и по двести сорок слов из десяти языков. Может комбинировать, но не очень хорошо. Я же говорю – новая модель, неотлаженная. Отлаживают и совершенствуют здесь. Хорошая среда – есть выплески дурных эмоций.