Вербариум

Чёрт вас побери, вы же не ошибаетесь, беря сапожную щётку вместо зубной?! А для меня текст в гранках был привычнее зубной щётки и знакомей дежурного в издательстве… Он вёл меня по аду литературного факультета, он усадил меня на нуднейшую работу с паршивым окладом, из-за этих слов я терпел пощёчины издательств, из-за них я душу купил! Что? Вот до сих пор, поверьте, не знаю – то ли продал, то ли купил… Нет, вам я только предлагал. Глаза мне ваши понравились. Спьяну. Глупые-глупые, но горят. Такие же глаза я ежедневно видел в зеркале, когда брился. А теперь давно уже не вижу. И не бреюсь. Давно. А издатели меня с Дорсетом сравнивают – мол, борода похожая, отсюда и преемственность… Какая, к дьяволу, преемственность, когда пять листков, набитых тем же пробным шрифтом, были добавлены в мою рабочую папку, и стиль первых трёх явно принадлежал покойному. А вот остальные – выхолощенные, причёсанные, затянутые в смирительную рубашку грамматики – и это Джимми-то с его врождённой идиосинкразией к синтаксису…

Видел я его черновики – литературным факультетом там и не пахло. К счастью. А вот в двух последних страничках пахло. Нафталинчиком этаким, запятыми аккуратными, штилем высоким до нечитабельности. Так что вполне можно было приписать их мне. Или вам. Только не подумайте, что я вас обижаю, а сам скромничаю. То, что вы пытались марать бумагу, видно в темноте с любого расстояния. И до сих пор пытаетесь?! Ай да Лео! Всё-таки привила мне сволочь одна нюх на пишущих!.. Вы случайно не знакомы с одним маленьким вежливым джентльменом, любящим хорошую литературу и…

К сожалению, вы зря списываете моего маленького джентльмена на белую горячку и пытаетесь незаметно отодвинуться. Хотя наша с ним первая встреча действительно состоялась в весьма нетривиальном месте, если кладбище можно так назвать. Я приехал туда в связи с телефонным звонком из издательства и приволок с собой заказной монументальный венок с идиотской надписью: «Покойся с миром. Твои коллеги». Коллеги усопшего чинно толпились к тому времени, оскальзываясь на перекопанной земле и скорбно переговариваясь о гонорарах и происках, – а у новенькой ограды, полускрытой холмом свежевырытой, резко пахнущей земли, тихо плакал невысокий полнеющий человечек в старомодном пальто. Знаете, двубортное такое, шотландское…

Когда начались речи и комья земли испачкали холёные руки литераторов, он порылся в кожаной папке, наколол на бронзовый наконечник решётки истрёпанный лист бумаги и побрёл к выходу. Странный поступок, режущий глаз в потоке окружающей чопорности, – он и заставил меня протолкаться к ограде и полезть в карман за сигаретами, незаметно косясь на оставленную страницу. Портативный шрифт, многочисленные перебивки и конец абзаца, видимо, с предыдущего листа: «…в чёрном балахоне, рвущемся на ветру, и ты не мог стереть слёзы, превращавшие пыль на щеках в липкую грязь, и…»

Я осторожно огляделся и спрятал в карман четвёртую страницу неоконченного романа Джимми Дорсета «Последний меч Империи». Четвёртую, потому что она отсутствовала в любых изданиях, потому что она не уступала по слогу трём, найденным в гранках (две графоманские не в счёт), и продолжала именно оборванное место: «Скорбный хор отпевал заблудшую душу, а у подножия холма горбился человек с землистым цветом лица, в чёрном балахоне…»

Скажите-ка, что бы вы сделали на моём месте, вернувшись домой? Ну, выпить – это само собой… Ещё раз выпить? Согласен! Бармен! А дальше? Наплевать и забыть? Вряд ли. Не знаете… И я не знал, клянусь всеми святыми, я действительно не знал, зачем я вставил недопечатанный кладбищенский лист в машинку, щёлкнул кареткой и, дойдя до пустого места, отбил пять интервалов абзаца.

Бармен! Налейте на посошок – и счёт, пожалуйста. Увы, мой доверчивый друг, я направляюсь домой. Знаете ли, спать пора, опять же организм ослаблен алкоголем и женщинами, тонкая нервная организация… Богема, чего уж тут… А зачем, позвольте полюбопытствовать? Зачем вам знать, чем кончилась эта душераздирающая рождественская история?! Вы же всё равно не хотите купить душу! Что? Продать? Ах, готовы продать душу за окончание… Дёшево, ничего не скажешь… Вы понимаете, чтобы продавать душу, её надо, как минимум, иметь. Плюс наличие желающего приобрести. И именно вашу.

А вот купить… Купить гораздо проще.

Для этого надо встать из-за машинки и открыть дверь маленькому вежливому джентльмену. Потом выслушать коротенькую речь, просмотреть бланк договора и подписаться. Вынужден вас разочаровать… Во всяком случае, лично я подписывался чернилами. Фиолетовыми. Я же не донор, а писатель. Пусть даже и липовый.

Маленький джентльмен предложил мне приобрести душу покойного Джимми Дорсета. Привычки и склонности, умение говорить комплименты и умение говорить гадости, Гавайи и Акапулько, торнадо и цунами, сволочную потребность писать, – но писать буду я, Лео Стоковски, буду заканчивать последний роман, «Последний меч», столь необходимый работодателю, – и если спустя неделю я не допишу эпилог так, как сделал бы его Джимми Дорсет, проданный мне с потрохами…