Веремя странствий [СИ]

— Неть, — до зела тихо да глубоко вздохнув, произнёс Былята. — Мы его, нашего соратника, тутась николи не воставим… заберем непременно. А засим, як и положено у вере нашей, огню его тело предадим. Занеже знаеть у ны усякий берос, при жизни душа и тело есть одно целое, як свет и тепло Бога Ра каковые согревають и освещають Бел Свет и без тогось не будете жизти. Сице, точно не можеть жить тело без души. Обаче кадысь вумираеть тело, то душа ащё продолжаеть сохранять с у теми востанками связь… Вжесь будто тонкая паутинка меже телом и душой тадысь пролегаеть… тонешенька она, у та ниточка, да токмо не порвать её покуда на погребальном костре не сгорит тело… Очищенная же огнём, самого Семаргла, легко разрушится у та паутинка-ниточка и у тот же морг вознёсетси душенька в Вырай… Ужось там, во Вырае, ждуть душу мать да отец, бабка да дед, сродники да предки…Но коли покинуть тело на добычу птице, зверю аль червю— у та тонка паутинка не разрушитси и будять душенька скитатьси осторонь тогось места, идеже лежить неприкаянно тело. Ащё хуже коли тело у землюшку закопать, тады душа находитси под тяготой оземи, не выйти с под неё на Бел Свет, не вулететь у Вырай. Словно привязанная, у той паутинкой-ниточкой, к телу будять душенька века томитьси близешенько, будять страдать и мучитьси под землюшкой вспоминаючи свет Ра и родню свову, стонучи аль взываючи каки просьбы… И утак измаявшись, на гамившись за долго времюшко у конце концов замрёть, затихнить душенька, а вопосля и вовсе погибнить….умрёть. Былята смолк и надсадно крякнув, провёл рукой по лику, вже будто смахивая с него каких мошек, оные у превеликом множестве летали окрестъ странников. Ичетик, промаж того, кивнул в ответ головёшкой, по-видимому, соглашаясь с мудрым сказом воина, да покосившись на прикрытого охабнем Любина, рука которого выглядывала из— под холста и словно невзначай касалась мха, скузал:

— Ну, осе тадысь и ладненько! И як балякаетси у добренького пути да Богов вам у помощь! Ичетик махонисто открыл свой роть, хоронящийся у зелёных вусах, сунул туды два длинных пальца, да зычно свистнул. И сей сиг пень, с высокой щепой у одном краю, усё то времечко плавно (ну точь-в-точь як ушкуй) покачивающейся на рубеже голубой и болотной воды, прыгнул увыспрь, и вертыхаясь управо да улево, будто двигаясь по кругу, направилси прямёхонько к свому хозяину. А Борилка узрел ак с егось тёмно-смурного низу посыпались, вроде ягоды с куста, прицепившиеся упрямь к древесине щёлками-ртами чёрные, склизкие да извивающиеся пиявки. Пень подскочил к духу и зависнув на мгновенье у вышине, слегка накренилси к хозяину, судя по всему приглашая вусаживатьси. Ичетик тутась же оттолкнувшись от мхов, своими здоровенными лягушачьими лапами, сиганул на пенёчек, да приземлившись на него, схватилси за щепу, точно за гриву коня. Раздалси ащё водин резкий свист и воды болотны, прямо за голубой зачурованностью, немедля разошлись у стороны, и пень тады ж понёс лихого наездника унутрь болотных земель, кои выглянув из-под водицы казали свои, поросшие тонкой тиной, затейными водорослями и ряской, брега. «Охошко!»— напоследок выкрикнул дух, верно сице прощаясь, и стремительно нырнул углубь поддонных земель, тутась же над ним сомкнулись воды, и по их поверхности разбежавшись у разны сторонушки пролегли широки круги, напоминающие мельничны жернова. Из сошедшихся вод вынырнули гады, усякие разные: змеи, рыбы, чрепы, и принялись двигатьси по кругу голубизны минуя перьевые воблака, будто охраняя путников от нападения. Токмо лягухи продолжали сидывать на облачках, да тараща у болотну ночь глазищи, негромко затянули свову квакающую песнь, словно эвонтим звуком сказывая дедке Болотнику, шо у егось владениях усё спокойно.

— М-да…, — промолвил Ратмир, со трудом шевеля отёкшими устами, и оглядывая усё окрестъ себя вопухшими да обратившимися у тонки щёлочки очами. — Скока на Бел Свете живу, а тако колика нежити отродясь не зрел… хотясь нонче и вижу ужотко дюже худо.

— Эт… ты точнёхонько подметил, братец, — согласно кивая главой, откликнулси Гордыня и беспокойно воззрившись на Ратмира, протянув уперёдь руку бережно огладил пальцами припухлости на его лике. — И я тоже николиже не видывал таких препротивных воинов Лихо… да и об Ичетике слыхивал токась из баек… Воно, чё мене порадовало нонче, ужось видимо за усе таки тяжелёхонько прожитые деньки, енто у то, аки черти мутузили, кусали да топили друг дружку… Вжесь на тако действо було весело поглядеть.