Веремя странствий [СИ]

— Навилно, ктой-то вам туды плоходь вуказал… можи налочно, шоб мини вы могли у путь взять… а то аки у дальний доложки без толмача… никак ни можно, — шишуга сызнова смолк и не мнее горестно выдохнув, подтянул улегшуюся на подбородок нижню губу, да вутёр стекающую из левого уголка рта тонку струйку белой, пузырчатой слюны. — Мы лидко уходим, — вмале продолжил он бачить, — с наших зимиль… там жи дом наш… а дом знашь аки тяжило покидать… Но мни надо… Надо жину найти… да и вам биз миня никак… кто ж толмачом будить… кто ж поможить… А жинку хочу найти таку ж ак и я, шоб вбыла лашклашавица… и шоб лоб большой… и главное шоб лялизка клепка… а то без лялизки никак… Нежданно Гушина нижня губа и вовсе кажись вопустилась к долу, укрыв своей безобразностью увесь подбородок, рот стремительно открылси и оттуда, прямо-таки выстрелив, словно стрела, полетела уверх та сама длинна и крепка лялизка. Язык подлетел довольно высоко, уже не меньче двух косовых саженей, и громко плюмкнув, с той же быстротой вернулси обратно у роть шишуги. Правда Борилка вуспел заметить, шо на его конце тяперича поблескивало тело и две пары голубо-серых сетчатых крыльев. Гуша втянул в роть язык, и, судя по виду, прилепленну к няму стрекозу, да немедля плотно сомкнул губы и неспешно принялси перьжёвывать пойманное. Малец лежавший обок с шишугой и наблюдающий за эвонтовой удивительной охотой, немногось поморщилси и произнёс:

— Гуша, ты ж балабонил — ишь тока корешки и шишки, а я как погляжу тока, шо у роть отправил стрекозу. Шишуга усё также неторопливо дожевал итьбу и порывисто сглотнув, горестным голосом изрёк:

— Уж я дюжи лаштлоин… Лаштлоин… А так я ни оченно лублу штликоз… больче жучков и бабошик— вони шлащи…

— Знаешь чё, — вмешалси у разговор подошедший к мальцу Сом и протянул тому большой кусок холодного мясца, да хлебца. — Ты вэнти свои плямк и хрум…хрум идей-то подальче от нашего стола твори, а то я не ведаю як други, но мене опосля увиданного ужотко жущерить и расхочетси. Гуша ничавось не ответил Сому, а токмо ощерил зубы, придав свому лику приятность, и кады воин предложил ему мяса и хлеба отказалси, сославшись на то, шо вжесь сыт.

Глава одиннадцатая. Град сынов Бога Провея

Плотно пожелвив пред дальней дороженькой, залив водой костры, абы ни у коем случае, пламя ни перькинулось на покрывающую землицу посохшу листву, да поломаны ветви, и не возгорелси сам чистый лесок, отправилися у стёженьку. Гуша вошедший во число путников ряшил итить меж Быляты и Борилки, да пристроилси на у то само место. Обаче оттогось, шо по оземи шишуга в основном хаживал бегом (у так вон пояснил) то часточко, во время ходьбы, Гуша перьходил с шага на бег, аль скок и бухалси своей большенькой головёшкой у спину Быляты, чем самым вызывал неудовольствие воина. Наконец, не выдержав тех самых буханий, Былята пустил шишугу уперёдь, указав направление у каковом надобно двигатьси. И як тока Гуша пошёл первым, усе странники обрадовано вздохнули, как-никак шишуга, будучи лесным человеком, мог двигатьси по гаю бесшумно, вже не оставляючи следов, либо мог пробежать так, шо после няго появлялася на оземи зверина тропка, може и не дюже натоптанная, но усё ж така по оной намного легше шагать. Шишуга воказывашийся не тока хитрым (то было сразу распознано воинами) но и умным, отрядившись у путь прокладывал именно таку— зверину торенку, и громко топая своими ножищами по землюшке, бежал воперёд оставляя после собе прижатую аль и вовсе вырванную с корнем травушку, да откинутые у сторону ветви. Тока поваленны стволы Гуша не убирал со тропочки, перьпрыгиваючи их, чай и на них словно прочерчивал полосы, сымая с умерших деревьев пласты мха, обильно там поросшего, або саму, отжившу свову жизть, ветху, искоробленну кору. Следующие четыре денька Гуша бежал уперёдь, и воины, шагавшие следом за ним, не раз хвалили не токась шишугу, но и Борила который сице удачно свалилси в землянку лесного человека, да познакомилси с ним. Продвигаясь по чернолесью, Гуша иноредь останавливалси и начинал громко плямкать, излавливая да поедая сяку мелку живность.

Уж коли гутарить правду, то шишуга и ваще не любил ягоды, корешки да шишки, а усё больше предпочитал лягушек, мышей… Инолды пожамкивал ано ящерок и змей, любил их як сырыми так и у жаренном сустоянии…