Веремя странствий [СИ]

— Энто вон про язык балабонить, — скузал Борилка, луче других путников понимающий чудну молвь шишуги. Малец приблизилси ко стволу, большой у обхвате, берёзы и обошёл её по кругу, разглядываючи нижни ветви. А маленько вопосля выбрав одну из них, остановилси да оттолкнувшись ножищами от землице стремительно подпрыгнув выспрь и обхватил толсту ветвь руками. Но ветвь не выдержав, як оказалось не малово веса отрока, абие захрустев, обломилася, и Борилка без задержу свалилси на оземь, приземлившись на спину. Он тут же резко вскочил на ноги, да принялси отряхиватьси от листвы и кусочков почвы, прильнувшей ко холсту штанин, да вубъясняя свои действия воззрившимся на него воинам, молвил:

— Надобно евойный язык освобудить…

— Ну-кась я подсажу тобе, — откликнулси Сом, вже паче жалостливо оглядывающий шишугу изнывающего от крови и вытекающих из уголков рта, да улетающих к низу рыже-алых слюней. Сом подошёл к мальчоночке и обхвативши евойный стан приподнял сице высоко, чё Борилка смог ухватитьси руками за ветку потолще, да подтянувшись, взабратьси на неё.

— Сторожко, — негромко отметил снизу Былята, встревоженным голосом. — У берёзы ветки до зела тонки да хрупки… неровен миг вулетишь к долу.

— И ваще…, — добавил грубовато Сеслав. — И чавось ты Борила на берёзу полез, высвобождать… Он тя по главе дубиной колотил, а ты яму помогашь… он ентого не заслуживаеть. Обаче мальчик може и хотел пояснить Сеславу, отчагось полез выручать Гушу, да не стал, занеже под ним, прав был Былята, ветви берёзы не просто гнулись, а ащё и тихонько, но вельми не приятно для слуха, кряхтели и скрипели, жёлая разломитьси. Борила медленно перьбиралси с ветку на ветку, стараясь ступить на вяще широку, и опиршись о неё подошвами босых стоп (уже як на ночь вон снял сапоги и суконки, шоб ноги могли отдохнуть), неторопливо выпрямлялси, вставая у полный рость, одной рукой обнимая ствол дерева. Напоследях вон достиг того места идеже у ствол был вогнан язык Гуши. Отрок протянул праву руку, и, ухватив за древко стрелу, резко дёрнул её у сторону, высвобождая лялизку шишуги. И токмо наконечник стрелы покинул язык, аки тот оторвавшись от коры берёзы полетел, таковой распластанный, униз, громко плюхаясь с ветки на ветку, иноколи повисаючи на них, но сице… лишь на чуть-чуть. Ащё пара веток… раздалси последний, зычный плямк и лялизка вочутилась у распахнутом рту шишуги. И як тока вона оказалась на положенном ей месте, уста Гуши сомкнулися, нижня губа укрыла, точно одеяло, приплюснутый нос, схоронив под собой и верхнюю губу. Борилка тады же тронулси слазить униз, на тяжело качающихся ветвях, постанывающих и жаждущих обломиться. Вскоре вон благополучно достигнув нижних ветвей дерева, присел на одной из них, оная протяжно взвыла. Ухватившись за неё руками, Борил спрыгнул к долу, на миг зависнув у воздухе. Засим он разжал пальцы и вочутилси на землице стоя на ногах… бойче покачнулси… и уже он на землице сидя на сраке. Щеко торопливо протянул к отроку руку и помог тому поднятьси. Шишуга высвобожденный из полона пужливо зыркал, вдругорядь ставшими маханьками, глазками на воинов и вжимаясь спиной в ствол дерева, по-видимому, ожидал того морга кадысь его будуть дубиной по головёшке огревать. Потому, на всяк случай, Гуша, вывертав свову нижню губу, подхалимно вулыбалси, заглядывал усем путникам в очи, а особлива Быляте и зачем-то тряс головой сице, шо казалси каким-то дюже хворым.

— Ты, чаво тут делаишь? — вопросил обращаясь к шишуге Былята.

— Его кличуть Гуша, — изрёк Борилка, оправляя книзу задравшуюся рубаху.

— Агашь… агашь… Гуша, — поспешно закивав, подтвердил шишуга, не прекращая вулыбатьси. — Гуша пошёл ш вами… там шишугушки Гушу ни лубять… шимьи нит… Гуша овыя… овыя… плачить…плачить…

— О… — протянул Борила вслухиваясь в говорок шишуги. — А ты Гуша я аки гляжу луче балабонить стал с последней нашей встречи.

— Агашь…агашь…Гуша башковит… умный така Гуша, — довольным гласом подтвердил слова отрока шишуга. — У Гуши когти длинны… Гуша быштло бигаить, халашо кушаить… ой! неть, не то… Ловить халашо иду будить…шишки…ягодки… можить лыбу…заяша… Гуша вам плигодитши билити, билити такого холошенького шишугу, ни пожалийти.

— Ты ж Гуша калякал мене, шо мясо не шамаешь, — хмыкая, произнёс Борилка и огладил рукой затылок иде усё доколь находилась широка, рубленна рана вже затянувшаяся плотной коркой болячки.

— То я ни им… а ты ишь… а Гуша тако башковит подить и помаить… и ты… и… — шишуга обвел взглядом воинов да склонил, у то всё времечко задранную кверху, голову униз, да абие у няго на спине точно вырос большущий горб. И Гуша обращаясь толь к оземи, толь ваще не понятно к кому, сказал, — и воины будут ишть…

Возьмити… возьмити Гушу… Гуша падёть ш вами, можить надёть шишугушку, котола ни знаить, шо Гуша шилдиты и выть замуж за ниго…

— Ха…ха…ха…, — громко грянул со усех сторон смех, и воины вутирая носы аль глаза, спешно прижимали руки к животам сдерживаючи веселье желающее вырватьси из них наружу.