Веремя странствий [СИ]

Вон долзе напрягал зрение, а засим медленно протянул руку, нащупал лежащий осторонь лук, да также медленно достал из открытого туло стрелу. Крас поднял лук, вставил у няго стрелу, и мгновенно вскинув оружие, чуток у выспрь, натянул тетиву и выстрелил. Послухалось тихое жужжание стрелы, негромкое плямк, а после зычное, продолжительное у…у…у… — словно взвыл раненный дикий зверь. И миг спустя лес наполнилси хрустом ломаемых веток, а Борилка увидал аки у ветвях берёзы потухли те самы древесны гнилушки, и чавой-то боляхное, сорвавшись с дерева, полетело униз к матушке землице, да шумно плюхнулось на неё.

— Чё? Чё стряслося? — воскликнул, пробуждаясь Былята. И немедля повскакивали со своих лёжанок и други воины, потомуй как дикий грай зверя, судя по сему, раненного, не прекращалси, а наобороть нарастал.

— Крас когой-то на древе подстрелил, — изрёк Борилка, и, подскочив с охабня, побёг следом за поспешившим к своей добыче сыном Быляты. А Крас, прихвативший свой меч, вже приблизилси к той берёзе, да к дико ревущему зверю, и востановившись, изумленно вытаращилси на того когось подбил своей стрелой. Оно ащё больче изумилси Борилка, подбежавший, в супровождение Быляты к дереву, увидав то, чавось никак не намеревалси зрить. Предрассветна серость немножечко поблекла и красно солнышко позлатило край небосвода оттогось энтого зверя стало хорошось видно. Токась то был никакой ни зверь, а старый Борилкин знакомец шишуга Гуша, и тяперича у надвигающемся утреннем свете можно було основательно разглядеть и его коренасту фигуру, и большую голову. На оной головёшке находились оттопыренные, округло-удлиненные уши, помещающиеся як и у людей в височной части главы, но в отличие от человека покрытые короткой тёмно-бурой шерстью. Нависающий над лицом, безволосый как и усё лико, лоб, смотрелись не привлекательно, да не мнее отталкивающим был, выпирающий уперёдь, подбородок, с лежащей на нём вывороченной, толстой нижней губой. Зелёные очи Гуши будто выкатились из глазниц и вельми сильно округлились сице, шо казалось ищё миг и вони, энти схожие со древесными гнилушками глаза, выскочать оттедась и падут горящими звёздами на оземь… У так сильно очи увеличились оттогось, шо Крас, у предрассветных сумерках плохо разглядев куды и в кого стреляить, попал стрелой прямо у длинный язык шишуги. Да утак неудачно пригвоздил ентот зеленовато-серый язык кончиком ко стволу дерева, у там… высоко, идеже Гуша сидел и воткудова свалилси. А посему разнесчастный шишуга днесь стоял у корнях дерева, на земле матушке, и, задравши кверху голову, широкось разявив роть, громко и призывно подвывал. По егось бледно-буроватой коже лица тёкли двумя ручейками слёзы, выныривающие из очей, а на лбу морщины от испытываемой боли стали вже глубже и корявее. По долгому языку струилась униз, сочившаяся из места прокола, бледно-алая кровь. Энта юшка, неторопливо прокладывала собе путь по поверхности языка, и катила свои кровавы потоки прямо в раскрытый рот шишуги, а поелику страдающему Гуше приходилось сглатывать её, постанывая да инолды давясь.

— От… эт да! — вымолвил Сеслав, осматривая подвешенного за язык к стволу дерева шишугу. Гуша, тем времечком, узрев обступивших его со всех сторон воинов, перьстал выть и ано стонать, да закатив свои очи сызнова у глазницы, оробевший, расстерянно вуставилси в лицо Борилки, и кажись постаралси ощеритьси, малёхо разгладив на лбу глубоки борозды морщин.

— Энто Гуша, — улыбаясь в ответь, пробалякал Борила, и ободряюще кивнул тому.

— Тот самый, каковой тя по главе дубиной бил? — густым голосом вопросил Орёл и кинул у сторону шишуги сёрдитый взгляд. Гуша поймав тот взгляд, сей же морг тяхонечко заскулил, точно маненький обиженный аль побитый щенок. Вон сызнова выкатил уперёдь, увеличившиеся у несколько раз, глаза, да затрясси, вроде як его бил озноб, не тока усем телом, но даже и расстянутым свёрху до низу языком. Оттово юшка евойна заплюхала и стала разлетатьси у разны стороны, попадая на светлы рубахи воинов.

— Агась тот самый, — пояснил мальчик, подтверждая догадку Орла.

— А чё вон тут делаить? — не мнее хмуро поинтересовалси Щеко да вотступил назадь, шоб кровь шишуги не попадала на него.

— Хрях…лялизка… хрях…лялизка, — с трудом ворочая подвешенным языком и раскрывая ещё ширше роть, проговорил Гуша да издал како-то громкое кряхт… словно пытаясь чавой-то сглотнуть.

— Чё…чё…? — перьспросили воины шишугу не понимая о чём тот гутарить, и шагнули к няму ближее. От ентого движения разобиженный Гуша подпрыгнул на месте, да вцепившись своими загнутыми, крепкими когтьми у кору ствола попыталси взобратьси на берёзу. Но то ему почемуй-то не удалось, и вон резко съехал униз, при том зеленовата понёва, прикрывающая евойны бёдра, задралась кверху, обнажив на миг покрытые шерстью ноги, и таку же волосату сраку.