Вересковая принцесса

– Я понимаю, что вся ваша натура восстаёт против чисто механической работы, – сказал он. – Но вы ещё не знаете, что перо в нашей руке становится одушевлённым и окрылённым существом, что оно может излить на бумагу всё, что «перемешивается в голове», – кто-то же должен вас и этому научить! Спросите вашего отца – с пером в руке он беззаветно служит науке, он не сможет без этого жить.

– Ну так я хочу вам сказать, что я именно поэтому не могу терпеть всей этой писанины, – рассердилась я. – Есть ли на свете что-либо более прекрасное, чем голубое небо над нами, чем драгоценный воздух или всё чудесное воскресное утро? А мой бедный дорогой отец сидит за толстыми шерстяными шторами, вдыхает тяжёлый пыльный воздух, пропитанный запахом книг и кожаных переплётов, и стирает себе от письма пальцы, давно забыв, как прекрасен мир… И когда я туда вхожу, он вскакивает и не сразу понимает, что я его ребёнок… Моя мать всё время писала – она ни разу не взяла меня на руки и ни разу не утешила, когда я плакала, – и такой я не хочу стать, совершенно не хочу!

Между тем мы вошли в холл и остановились перед коридором, в котором находилась дверь в мою комнату. Господин Клаудиус снял очки и сложил их в карман… И хотя это был всего лишь господин Клаудиус и я не могла его терпеть, но глаза его были прекрасны – они мне напомнили ясное полуденное небо: оно кажется таким мягким и беззащитно-чистым, но если взглянуть на него в открытую, то глазам становится больно от разлитого в небе солнечного блеска.

Сейчас я удручённо молчала – синие очки были моим бастионом; с ними испарилась и укрылась в самом отдалённом уголке души вся моя смелость. В этот момент снаружи зашуршал гравий под чьими-то шагами.

– Вы только не обижайтесь на меня, фройляйн! – раздался Илзин голос. – Что за гадкая мода… Такая молодая красивая лама – и дымит как паровоз!

– Ах, вы просто боитесь, что табачный дым испортит драгоценные анютины глазки на вашей шляпе, фрау Илзе! – засмеялась Шарлотта.

– Глупости – это мне и в голову не пришло! Но я вам скажу, если бы я только могла подумать, что дитя всунет такую вот бумажную трубку между своими маленькими зубками – то я сразу же забрала бы её с собой… – Илзе вошла в холл и замолчала, увидев нас. Шарлотта, которая появилась вслед за нею, держала сигару между красных губок, а её смеющееся лицо исчезло за облаком дыма, которое она с шумом выдохнула – явно в пику Илзе. Увидев господина Клаудиуса, она поражённо отшатнулась, залилась краской и быстренько достала сигару изо рта. При её виде мне захотелось смеяться, а лёгкость и грация, с которой она обращалась с сигарой, делали её для меня ещё интереснее.

Господин Клаудиус, казалось, ничего не заметил.

– Вы правы, фрау Илзе – не допускайте этого! – сказал он хладнокровно. – Вашей шляпе дым не повредит; но на чистом блеске женственности он осядет грязной копотью.

Шарлотта размашистым движением забросила сигару в пруд.

– Ты позаботилась о приглашениях, Шарлотта? – спросил он так спокойно, как будто не видел пламени в её глазах и лёгкого подёргивания в её пальцах.

– Нет ещё – их вечером разнесёт Эрдман.

– Тогда не забудь послать одну карту Хелльдорфу.

– Хелльдорфу, дядя? – спросила она таким тоном, словно ослышалась; её щеки залила краска.

– Да, завтра он обедает у нас – ты хочешь что-нибудь возразить по поводу моего распоряжения?

– Нет, но это для меня новость, – неуверенно ответила она.

Господин Клаудиус едва заметно пожал плечами, вежливо снял перед нами шляпу и стал подниматься вверх по лестнице. Он шёл не в библиотеку – я услышала, как он открывает наверху какую-то дверь.

– Неужели мир перевернулся? – пробормотала неподвижно стоящая Шарлотта, опустив руки вдоль тела. Она прислушивалась к удаляющимся шагам, пока наверху не хлопнула дверь. – Да, боже мой, хорошенькая выйдет история!.. Я готова съесть свою шляпку, если Экхоф не пересолит нам завтра суп!

– Да ну, что забыл на кухне старый бухгалтер? – вскричала Илзе сердито – неутомимый утренне-вечерний певец низко пал в её глазах.