Вересковая принцесса

А сейчас наступило время обеда. Я почти не могла есть; я была угнетена и подавлена – от страха перед принцессой, которая представлялась мне исключительно в золотом платье и с усыпанной каменьями короной на голове. К тому же меня сегодня беспокоил отец. Он не съел ни кусочка; глядя вдаль пустыми глазами, он катал по столу хлебные шарики. Он, видимо, боролся с собой, не решаясь что-то сказать. Его взгляд периодически задерживался на лице Илзе, которая беззаботно, с большим аппетитом ела, неустанно повторяя при этом, что нигде нет такой разваристой картошки, как в Диркхофе, потому что там песчаная почва.

– Дорогая Илзе, я хочу кое о чём вас попросить, – внезапно заговорил отец – его голос звучал так отрывисто и принуждённо, как будто слова с трудом слетали с губ.

Она подняла взгляд от тарелки и посмотрела на него.

– Не правда ли, вы привезли с собой ценные бумаги, оставленные в наследство моей умершей матерью?

– Да, господин доктор, – сказала она настороженно и отложила вилку.

Он полез в нагрудный карман и осторожно достал оттуда некий предмет, завёрнутый в бумагу; его руки дрожали и глаза блестели, когда он его разворачивал – там лежала роскошная памятная монета огромного размера.

– Посмотрите, Илзе – что вы на это скажете?

– Красота, – ответила она, одобрительно кивая головой.

– И представьте себе, она стоит смешные деньги. За три тысячи талеров я могу приобрести настоящее сокровище, которое оценивается знатоками в двенадцать тысяч. – Его обычно мягкое, спокойное лицо приобрело сейчас какое-то экстатическое выражение. – Это первый удачный случай в моей жизни; до сего дня я добивался всего очень тяжело, через большие жертвы, – но сейчас у меня нет под рукой свободного капитала… Дорогая Илзе, я буду вам обязан по гроб жизни, если вы сможете выделить мне три тысячи талеров из доверенных вам денег. Леоноре это совершенно не повредит, поскольку я даю вам слово, что монета минимум в три раза дороже, чем запрошенная за неё сумма.

– Да, да, возможно; но скажите мне, она действительна? – спросила Илзе, постукивая пальцем по монете, что вызвало у отца своего рода нервный тик.

– Что вы имеете ввиду? – медленно спросил он.

– Ну, примет ли её продавец, если ею заплатить?

Мой отец отшатнулся, как будто она его уколола.

– Нет, Илзе, – помолчав, удручённо ответил он, – у вас неверное представление. Расплачиваться такого рода деньгами нельзя – её можно будет только опять продать.

– Так; то есть три тысячи талеров будут лежать в ящике исключительно для осмотра и ни для чего больше, точно как все эти черепки в большом зале наверху?.. С этого ребёнок не сможет ни досыта поесть, ни купить себе туфли на ноги… Господин доктор, я уже вам сказала, что эти деньги трогать нельзя! Когда я в Ганновере носила на почту пакетики с пятью печатями – пакетик за пакетиком, которые я уже совершенно не могла видеть, и в конце концов стала ворчать по этому поводу, моя старая госпожа сказала мне: «Илзе, ты не понимаешь! Мой сын известный человек, так надо!». И я осталась такой же непроходимо глупой, господин доктор, я за всю мою жизнь так и не смогла понять, почему моя милостивая госпожа должна была стать бедной, почему она должна была распродать старинное серебро Якобсонов, кольца, браслеты и ожерелья, только потому что вы, видите ли, известный человек – и ещё менее я могу понять, почему ребёнок должен отдать вам своё небольшое наследство. Не сердитесь на меня, господин доктор, но мне всегда это представлялось так, как будто невообразимо большое количество денег проваливается в огромную бездонную дыру, потому что этих денег никто больше не видел и никто о них не слышал… Возможно, что это своего рода вложение, и если потом это продать…

Отец так и взвился – он мог всё принять и пережить, но только не мысль о том, что чужой человек когда-нибудь притронется к его сокровищам. Он протестующе поднял обе руки. Илзе на мгновение умолкла, но затем неумолимо продолжала:

– Кстати, я больше не распоряжаюсь деньгами – они лежат сейчас в сейфе в главном доме. Вы не хотели ими заниматься, господин доктор, и я отдала их господину Клаудиусу. Он он не тот человек, с которым можно шутки шутить – сегодня отдать, а завтра опять забрать, как хотят этого некоторые.

Мой отец молча завернул монету обратно в бумагу и положил её в карман. Его плохое настроение и уныние больно ранили моё сердце – но тут ничего нельзя было поделать. У Илзе на лице было написано глубочайшее удовлетворение от того, что деньги в безопасности. Я боялась взглянуть в её строгие светлые глаза и не решилась сказать ни слова в пользу отца, когда он снова ушёл в библиотеку.

В четвёртом часу пополудни в комнату вошла хорошенькая горничная, бывшая также служанкой Шарлотты. В руках у неё была небольшая корзинка, и когда она сняла с неё салфетку, я увидела белую газовую ткань, усыпанную маленькими чёрными листочками.

– Меня прислала фройляйн Клаудиус для примерки, – пояснила она, распаковывая корзинку. При этом она сообщила Илзе, что сегодня в главном доме «день беготни».