Вересковая принцесса

– Присутствие дамы в «Усладе Каролины» можно было наблюдать время от времени в течение нескольких лет – причём сцена, о которой я только что рассказал, повторилась ещё раз, – сказал далее Экхоф. – А потом весёлая, беззаботная принцесса Сидония внезапно скончалась на курорте от апоплексии, а спустя три дня красавец Лотар пустил себе пулю в лоб – это произошло в Вене, куда он сопровождал герцога … Господин Клаудиус прибыл домой через несколько дней после ужасного происшествия; во время своей поездки он посещал Вену и встречался там с Лотаром. Братья, которые так редко виделись, стали очень близки друг другу во время этой встречи – я слышал это из собственных уст Эриха… Когда мне в первый раз удалось обстоятельно поговорить с ним, я не смог не затронуть событий в «Усладе Каролины». Он гордо и мрачно поглядел на меня и сказал, показывая на папку с бумагами Лотара: «Здесь документы; мой брат жил со своею женой в законном браке!» Через несколько дней он по воле умершего пригласил в «Усладу Каролины» представителей суда. Я вместе с ними стоял в коридоре, а он в последний раз вошёл в покои своего брата. Я видел, как он запер папку в письменный стол в в большом зале – а затем прошёлся по всем комнатам, куда нам нельзя было зайти, закрыл двери и задёрнул шторы на окнах, а тремя минутами позже на дверях уже лежали судебные печати. Оба ребёнка, что родились в «Усладе Каролины», – это…

– Молчите! Не говорите больше ни слова! – вскочив, вскричала Шарлотта. – Разве вы не знаете, что я сойду с ума, что я умру, если поверю – пускай лишь на какой-то час! – в эту чудесную историю, а потом услышу: «Это всё неправда – это всего лишь тщеславные выдумки давно умершей женщины!».

Она сжала ладонями виски и принялась бегать туда-сюда.

– Успокойтесь и выше голову! – наставительно сказал Экхоф, поднявшись со скамьи и взяв за руку молодую девушку. – Я задам только один вопрос: если вы – не дети Лотара и принцессы, то кто тогда?

О небо, Шарлотта – дочь принцессы! Я чуть не свалилась с дерева… Теперь всё будет хорошо, всё!.. Как явственно заявляла о себе княжеская кровь в её жилах!.. Я бы громко возликовала, если бы не гадкие туфли, пытающиеся соскользнуть с моих ног… Не напряги я остатки своих мускульных сил, чтобы сидеть тихо, – то что бы со мной стало, если бы ужасный старик теперь, после своих признаний, обнаружил моё невольное присутствие!

– Зачем господину Клаудиусу воспитывать и тем более усыновлять детей абсолютно посторонних людей, к тому же из другой страны? – продолжал бухгалтер. – Смотрите, наследство его брата, ваше законное имущество, он у вас не отбирает – для этого он слишком справедлив, – и более того, он оставит вам и своё состояние, поскольку он не женат. Финансово он вас блестяще обеспечит, пускай даже только после своей смерти; а до тех пор он будет держать вас в повиновении – но он навсегда лишит вас вашего настоящего имени, потому что он не хочет, чтобы выросший на древе его семьи благородный побег продолжал жить… Я хорошо его знаю – у него упрямая мещанская гордость Клаудиусов! Ну успокойтесь уже наконец! – заключил Экхоф нетерпеливо, – И постарайтесь припомнить ваши самые ранние впечатления.

– Я не знаю ничего – ничего! – пробормотала Шарлотта и положила ладонь на лоб – её сильная душа рухнула под тяжестью свалившегося на неё счастья.

– Шарлотта, возьми себя в руки! – воскликнул Дагоберт; он казался намного спокойнее своей сестры и стал как будто выше – так гордо он выпрямился, а на его покрасневшем лице появилось испугавшее меня выражение. – У неё действительно могло не остаться воспоминаний, поскольку она была совсем ребёнком, когда наше положение изменилось, – да и я помню немногим больше, – сказал он бухгалтеру. – Наше раннее детство мы провели не в самом Париже, а в маленьком имении недалеко от города, у мадам Годен – это вы уже знаете… Я хорошо помню, как папа качал меня на коленях, но хоть убей, не могу сказать, как он выглядел. Я знаю только, что на нём всё блестело и искрилось – нам сказали, он был офицер… Маму я видел очень редко – яснее всего я припоминаю один день. Мама приехала с дядей Эрихом и ещё одним господином; в садовой беседке подавали кофе, а дядя Эрих бегал со мной по траве, подбрасывал меня в воздух и часами носил Шарлотту на руках… Он был совсем не такой, как сейчас; у него было свежее лицо с лёгким румянцем и очень быстрые движения – вряд ли он тогда был старше двадцати лет?

– Ему был двадцать один, – подтвердил бухгалтер с помрачневшим лицом, – когда он навсегда покинул Париж.