Вересковая принцесса

– Нечего плакать, абсолютно нечего, дитя, – сказала Илзе и провела своей натруженной рукой по моим щекам. Она уже была в дорожном костюме. На столе лежала шляпа, а возле меня стоял ящичек с её скромным скарбом, куда она только что вбила последний гвоздь. Илзе уже побывала наверху у моего отца, чтобы попрощаться с ним; мне нельзя было пойти с нею… Ожидая у основания лестницы, я слышала, как она умоляющим тоном высказывала ему всё, что лежало у неё на сердце. Она вышла с пылающими щёками, но волнение не помешало ей на обратном пути взять в руки тряпку – с каждым шагом она полировала мраморные ступени; принцессу ожидали в течение часа, и поэтому всё должно было «блестеть». Теперь Илзе принесла шкатулку с жемчугом, подаренным мне бабушкой.

– Вот, дитя, – сказала она, надевая мне на шею ожерелье, – пусть принцесса знает, что ты приехала к своему отцу не нищей – я знаю, как немыслимо дороги подобные вещи, мне часто приходилось видеть, как моя бедная госпожа распродаёт вещь за вещью якобсоновское наследство.

Она торопливо надела шляпу, закутала ящичек шерстяным платком со своих плеч, взяла ящичек под мышку и, более не оглядываясь, пошла вместе со мной к главному дому. Я держала её за руку, прижимала её руку к груди и безвольно шла дальше. И только в прихожей я отпрянула; Илзе не пошла к фройляйн Флиднер – на её расспросы старый Эрдман показал ей «новую рабочую комнату господина».

– Ты будешь ребячиться до самого последнего момента? – резко отчитала она меня, поставила на пол ящик и открыла указанную дверь. Я сердито ступила на порог зеленовато-сумеречной комнаты. Я не видела господина Клаудиуса с того самого вечера, когда оскорбила его – и с радостью больше никогда бы с ним не встречалась; но сейчас мне пришлось предстать перед ним, и я вошла так вызывающе, как могла – он был кругом виноват, он, а не я – нет, конечно, не я!

Он сидел у одного из южных окон и писал. Увидев, что мы входим, он потянул за шнур; зелёные шторы у его окна разъехались, и сквозь душистую решётку растущего за окном кустарника в комнату ворвалось пёстрое сияние цветочного сада. Он встал и протянул Илзе руку. Я думала, что после того взгляда, которым он меня тогда одарил, его глаза будут выглядеть совершенно иначе, но он посмотрел мне в лицо так же серьёзно, как и при первой нашей встрече в его доме, – и этот взгляд напугал меня.

– Господин Клаудиус, я уезжаю, – сказала Илзе, и боль разлуки, которую она до сих пор стойко подавляла, прозвучала в каждом её слове. – Я наконец должна вернуться домой, если не хочу застать в Диркхофе полнейший развал… Бог свидетель, как тяжело у меня на сердце; но вы – моё утешение, вы знаете, что вы мне обещали, и – вот Леонора!

Я не успела оглянуться, как она схватила мою руку и хотела было вложить её в ладонь господина Клаудиуса. Он отвернул лицо и схватил книгу, которую держал другой рукой; я сразу его поняла – ведь я недавно содрогнулась от его прикосновения.

– Бдить я буду неустанно, фрау Илзе, – сказал он со своим обычным хладнокровием, – но приобрету ли я в конце концов достаточно влияния, чтобы руководить и направлять – это пока остаётся неясным…

– Господин Клаудиус, вы же не имеете ввиду, что у ребёнка не хватает должного уважения? – перебила его Илзе. – Леонора уже поняла, что господин доктор с его работой не сможет уделять ей много внимания, поэтому кто-то другой должен будет заботиться о ней как родной отец, – я увидела, как его лицо до самого лба залил нежный румянец, – пока она снова не вернётся в Диркхоф… Я уже говорила, вы – моё утешение в тяжёлую минуту, даже если вы не подали Леоноре руки – ну да, вы серьёзный, строгий человек, а она всего лишь ребёнок…

– Тут не то, что вы думаете, – перебил он её. Какая мука! Илзе, сама того не зная, коснулась раны, которую я ему нанесла… Меня снова охватило глубочайшее раскаяние – и я могла в этот самый момент всё исправить, как я себе обещала, – но нет, мне больше нельзя это сделать, иначе я стану такой же фальшивой, как отвратительный старый бухгалтер, который предал своего господина и при этом был с ним по виду в добрых отношениях!

– Утешение нужно, по видимости, прежде всего вашей подопечной, фрау Илзе, – продолжил он – его глаза не отрывались от моего лица, и я чувствовала себя ужасно. – Она такая бледная; я боюсь, что отвращение и страх перед ограждающим влиянием теперь усилятся вдвойне. – Он снял со стены новый ключ и положил его на стол передо мной. – Я знаю, где вы быстрее преодолеете боль разлуки, фройляйн фон Зассен, – сказал он. – Я велел поменять замок на дверце в лесной ограде – этот ключ ваш; вы можете теперь без помех навещать семью Хелльдорф и общаться с вашей маленькой любимицей столько, сколько захотите.

Илзе удивлённо глядела на него; но для подробных объяснений уже не было времени. За окном по булыжникам двора прогрохотали колёса экипажа.

– Фрау Илзе, вам пора, – сказал господин Клаудиус, подойдя к окну и раздвинув шторы. Во дворе стоял экипаж, и старый Эрдман заносил в него Илзин ящик.

– Как, я поеду в экипаже? – вскричала она испуганно.