Вересковая принцесса

– Да, но вы молчите и находите совершенно нормальным, когда дядя в вашем присутствии читает мне нотации и в своём ужасном холодном спокойствии обходится со мной не слишком-то снисходительно! – вскричала она. – Был был он почтенный старец, я бы легче это переносила, но моя гордость восстаёт против этого человека с огненными глазами, который воспитывает меня и моего брата не потому, что он опытнее и старше, а потому, что в его руках власть! Он жестоко обращается с нами!

– Это неправда, – решительно возразила фройляйн Флиднер. – Он лишь препятствует наклонностям, которых не может допустить… Если вы действуете как вам заблагорассудится, не считаясь ни с кем, то вы должны терпеть и замечания по этому поводу, Шарлотта… Сегодня снова произошло кое-что, чего вы могли бы не делать. Когда господин Клаудиус был с принцессой в оранжерее, наш домашний столяр снял мерки со всех окон в ваших комнатах – вы заказали жалюзи, сказал он…

– Ну да – я долго терпела избыток солнца на моей несчастной коже, – строптиво перебила её Шарлотта. – На солнечной стороне должны быть ставни…

– Совершенно справедливо; но было бы уместно обсудить это с господином Клаудиусом – это его дом, а деньги, которыми вы собираетесь распорядиться, – его деньги.

– О Боже, однажды придёт время, когда эти цепи перестанут греметь! – воскликнула Шарлотта с возрастающей страстностью.

– Кто знает, не покажутся ли они вам однажды снова желанными, – очень спокойно отозвалась фройляйн Флиднер.

– Вы думаете, милая, добрая Флиднер? – Издевательская насмешка в голосе юной дамы показалась мне просто страшной. – Какое унизительное предсказание!.. Но я имею смелость надеяться и даже ожидать, что судьба уготовила для меня кое-что получше!

Она зашагала к двери.

– Вы не хотите выпить с нами чаю? – спросила фройляйн Флиднер так дружелюбно и миролюбиво, как будто не было сказано ни одного резкого слова. – Я сейчас накрою на стол – я отвечаю за здоровье фройляйн фон Зассен и постараюсь, чтобы она избежала простуды.

– Благодарю! – холодно бросила через плечо Шарлотта, открывая дверь. – Я хочу побыть со своим братом… Пошлите мне чайник наверх, но, пожалуйста, маленький серебряный, будьте добры – я больше не могу пить из латуни, даже если Дёрте начищает её «до золота»… Адью, принцессочка!

Она хлопнула дверью и помчалась вверх по лестнице. И почти сразу же резкие фортепьянные аккорды оглушили притихший дом.

Пожилая дама вздрогнула.

– Боже, какая бесцеремонность! – пробормотала она. – Каждый звук – как удар по сердцу.

– Я пойду наверх и попрошу её перестать, – сказала я, побежав к двери.

– Нет, нет, не делайте этого! – испуганно остановила она меня. – Это у неё просто такая привычка, когда она в гневе удаляется к себе, – мы в этих случаях её не останавливаем. Но сегодня, в эти часы мучительного страха и забот – что подумают люди в доме! Её и так считают намного более бессердечной, чем она есть, – добавила она озабоченно.

Она снова усадила меня на софу и начала накрывать на стол. В любое другое время в этой старомодной комнате было бы, конечно же, очень уютно. На столе мирно гудел чайник; снаружи вдоль опустевшей улицы свистел ветер, по окнам равномерно стучал дождь. Фарфоровая фигурка за стеклом шкафа довольно кивала головой, а маленький злобный пинчер лениво лежал на своих подушках… Но фройляйн Флиднер намазывала булочки маслом дрожащими руками – я отчётливо это видела, – и Дёрте, старая кухарка, которая принесла целую тарелку сдобы, спросила, тоскливо вздыхая:

– Как вы думаете, как там дела, фройляйн Флиднер?

У меня от неясного страха сжалось сердце. Я почувствовала острую боль, когда подумала о том, что господин Клаудиус ушёл от меня рассерженным – и эта мучительная мысль не отпускала меня ни на минуту… Какой ребячливой и строптивой я ему, наверное, показалась, появившись рука об руку с Шарлоттой!.. И тем не менее он выразил беспокойство и заботу обо мне, маленьком незначительном создании – выразил в тот момент, когда его самого настигла большая беда!.. Я стиснула зубы и забилась поглубже в угол софы… Повинуясь настойчивым просьбам фройляйн Флиднер, я влила в себя чашку горячего чаю; сама же пожилая дама не съела ни кусочка, она тихо сидела рядом со мной.

– Господин Клаудиус там тоже в опасности? – наконец сорвалось с моих губ.

Она пожала плечами.

– Да, это может быть опасно; наводнение бывает хуже пожара, а господин Клаудиус не тот человек, который в подобные моменты думает о себе – но всё в руках божьих, дитя!

Это совершенно не успокоило моё сердце… Как часто я читала о людях, которые утонули – невинные люди, которые не сделали ничего плохого – а у него ведь было на совести убийство!.. Убийцы тоже в руках божьих? Давящий страх заставил меня высказать это вслух.

– Он ведь виноват в смерти человека, – сказала я подавленно, не поднимая глаз.

Старая дама отшатнулась, и я в первый раз увидела, что в её мягких глазах сверкнуло пламя глубокого возмущения.