Вересковый мёд

— Убить меня? — спросила она, начиная осознавать, что произошло.

— Ну а вы как думаете?! — рыкнул Викфорд. — Они хотели сжечь вас живьём, а вы полны глупого сострадания!

Глупого сострадания?! Именно проклятые тавиррцы виноваты в том, что происходит! Что один балерит убивает другого! И что она вынуждена стать предателем своего народа!

Эрика всматривалась в окровавленные лица, и тошнотворный клубок сжимался где-то в желудке. Она узнала одного — он приходил однажды к тёте Бригитте, кто-то из того лагеря, что разбили под Кинвайлом беженцы. А остальные люди были ей незнакомы. Но мысль о том, что псы могут вернуться и в отместку сжечь Кинвайл дотла, заставила её покачать головой и сказать твёрдо:

— Нет, я никого не знаю из этих людей и никогда не видела.

— Тогда каким же дурным ветром сюда принесло этого блаженного? — прищурился Викфорд глядя в её лицо.

— Я… я не знаю!

— Ну так узнайте! Если не хотите, чтобы нас снова поджарили! И ещё… — он понизил голос так, чтобы его не услышали стоящие поодаль псы. — Если хотите дожить до Кальвиля, никогда больше не поступайте так глупо перед моими людьми. Если хотите чего-то, просто попросите об этом меня. Лично.

— Что, ваши люди не так уж и ценят своего командора? — криво усмехнулась Эрика.

Знала, что зря это говорит, но не смогла удержаться. Вздернула подбородок и посмотрела Викфорду в глаза. Ей казалось, он сейчас её ударит, но он только прищурился, скривился презрительно и ответил:

— Для некоторых, вроде вас, найрэ, месть дороже здравого смысла. А для некоторых, вроде этих псов, месть иногда дороже золота. Не хотелось бы, чтобы в вашем лице, первое встретилось со вторым. Так что не стоит злить моих людей и заставлять их ненавидеть вас ещё больше. Ваше сострадание и моё милосердие к этому блаженному, может стоит нам всем жизни. И они это понимают. Так что не давайте им повода, а меня можете ненавидеть сколько угодно. Но я обещал привезти вас в Кальвиль живой и невредимой. И я это сделаю.

Только в этот момент Эрика поняла, что он всё ещё сжимает её запястье. Она резко выдернула руку, и развернулась, собираясь уйти, но Викфорд добавил вдогонку:

— Вы могли бы просто сказать мне «спасибо».

— Спасибо? За что? — она оглянулась на него через плечо.

— Я спас вам жизнь.

Она усмехнулась презрительно и бросила коротко:

— А разве не за это вам платят золотом?

Глава 11. Дорога в Гранард (1-я часть)

Не так уж и часто Викфорд шёл против внутреннего голоса и обычно это были какие-то крайние обстоятельства.

Одним из них была эта поездка в Балейру, ведь герцогу Сенегарду нельзя отказать. И вот он снова пошёл против своего внутреннего голоса. Понимал, что нельзя оставлять никого в живых, понимал, что не стоит ему идти на поводу у этой балеритской занозы, и особенно на глазах его людей, но ничего поделать с собой не смог.

В то мгновенье, когда она стояла, раскинув руки, защищая этого сумасшедшего, словно птица своего птенца, он на мгновенье представил, что будет если он его убьёт или если его убьёт Корин, а она это увидит…

Он не хотел, чтобы она это видела. Он и сам не знал, почему у него внутри всё восстало против этого, словно он не хотел делать ей ещё больнее, словно не хотел, чтобы она ненавидела его ещё больше. Эрика смотрела, сжигая его изумрудом своих глаз, и он чувствовал, как ожили под кожей иглы, как прошили вены, взорвались огнём в крови, и понял, что не может противостоять этому.

Смотрел потом, как она сидит на земле и говорит с этим Уилмором, как он покачивается, болванчиком и прижимается лбом к её плечу, а она гладит его по голове, и думал, что эта девушка станет его погибелью. Потому что сегодня он сделал опрометчивый шаг и понимал, что сделает его снова… если она попросит. И даже если не попросит… ведь она не умеет просить. Это осознание стало для него неприятным. Ему не зря дали второе имя — Стальное сердце. Именно потому, что своих решений он давно уже сердцем не принимал. А вот сегодня…

Это было глупо.

Викфорд предпочёл бы испытывать к этой девушке такие же чувства, какие она испытывает к нему. Пусть ни ненависть, но хотя бы безразличие.

А он испытывал, что угодно, только не безразличие. Ловил себя на мысли, что всю поездку наблюдает за этой балеритской пигалицей, пусть и вскользь, краем глаза, но всегда держит её в поле зрения. И лжёт себе, что думает при этом о её безопасности. Думает да. Но не только об этом.

Думает о том, что она прекрасно держится в седле, что ей удивительно идёт этот мужской костюм, и эти собранные в узел волосы… И что когда она не смотрит на него, а куда-то вдаль или на деревья, когда её лицо расслаблено, оно безумно притягательно. И у неё такая нежная улыбка, когда она адресована не ему. И последнее его злило.