Верю – не верю

Через два с половиной часа исчерканная и помятая тетрадка была отброшена в сторону, а Милица Андреевна, творчески растрепанная и с горящими глазами, принялась бегать по комнате, хлопая себя по бокам. Если кто-нибудь заглянул бы в отброшенную тетрадку, в общении с которой Милица Андреевна провела целый вечер, то очень удивился бы. Несколько страниц были исписаны совершенно безобразным неразборчивым почерком и исчерканы вдоль и поперек. Но зато на пятой или шестой странице, под аккуратной двойной чертой разборчиво и красиво, как пишет учительница в тетрадке у первоклашки, было написано всего три строчки:

1. Ономастика – это наука!

2. Вадим! Срочно!

3. Нам нужен танк!

Побегав по комнате, Милица Андреевна, очевидно, пришла к выводу, что эта мера малоэффективная и ожидаемого успокоительного влияния не оказывает. Распиравшей ее информации требовался выход. Поэтому она набрала номер Лины Георгиевны и, дождавшись ответа, без пауз проговорила в трубку:

– Лина, привет! Кажется, я знаю, кто взял брошь. И даже думаю, что ее еще можно вернуть. Мне нужно несколько дней для выяснения одного вопроса, поэтому Вере пока ничего не говори. И меня ни о чем не спрашивай, когда смогу, я сама тебе расскажу.

Воспользовавшись паузой, в которую ввергла эта новость собеседницу, успевшую сказать лишь «здрасьте», Милица Андреевна поспешно бросила трубку. С удовлетворением кивнула сама себе, пробормотав фразу из старого еврейского анекдота: «Теперь пускай у нее голова болит!» – и с чистой совестью отправилась спать. От усталости она едва держалась на ногах.

Сказать, что Вадим волновался, значит не сказать ничего. С самого утра он не находил себе места, все валилось у него из рук, и он ужасно жалел, что назначил свидание на вечер. Он должен был немедленно, как только она позвонила, приехать к ней, чтобы спросить наконец, рассказать… да черт знает что сделать, лишь бы как-то прекратить эту пытку, длившуюся очень долго. И силы его были на исходе.

Сегодня он все равно не мог работать, ушел после обеда, пригрозив сомневавшимся гипертоническим кризом. Вадим ходил по комнате, спотыкаясь об узлы и коробки, и не имел ни малейшего представления, чем себя занять. Он забыл, что сегодня вообще ничего не ел, только утром выпил стакан чая, больше в доме ничего не было. И в магазин не зашел. Весь день думал только об одном – о предстоящей встрече. К восьми вечера уже не находил себе места, делал круг по комнате и подходил к окну, чтобы увидеть ее, когда она пройдет через двор к подъезду.

И, конечно же, все пропустил. Звонок в дверь прозвучал, как выстрел. Вадим вздрогнул от неожиданности и почувствовал, как отчаянно заколотилось сердце. Это она. Наконец-то! Он метнулся в прихожую, рывком распахнул дверь и отступил в сторону, пропуская гостью.

На пороге стояла Милица Андреевна.

– Ох, простите! Я сейчас! Да где же тут выключатель, черт возьми… – Вадим, отшвырнув ногой какую-то коробку, шарил рукой по стене.

В прихожей зажегся свет, и Милица Андреевна вошла. Остановилась, боясь наступить на один из многочисленных узлов и пакетов.

– Извините, у меня тут беспорядок, – произнес Вадим, провожая гостью в комнату. – Ничего не разбирал. Все равно ремонт делать. Вещей у меня мало, но зато пианино, синтезатор, компьютер. Ноты! И книги вот еще забрал. Наши с мамой. Они у знакомых на даче хранились, спасибо им. Я сейчас…

Он поискал, куда посадить Милицу Андреевну, но ничего подходящего не обнаружил, а садиться на коробку с книгами они оба не стали. Стояли посреди комнаты, освещенной тусклой лампочкой без абажура, и молчали. Вадим боялся начать разговор, которого ждал целый день. А Милица Андреевна рассматривала Вадима. Нет, она не была сбита с толку. Что-то в этом роде она и ожидала увидеть: он был в серых джинсах и серой кофте грубой вязки, с большими пуговицами – очень модной и наверняка дорогой. Красивая стрижка (впрочем, его волосы трудно испортить), очки в большой пластмассовой оправе. В таких, вспомнила Милица Андреевна, всегда выступает по телевизору один модный телеведущий.

Вадим выглядел, как картинка, и это ее не удивило. Она и сама на сей раз постаралась одеться так, чтобы чувствовать себя уверенно, – брючный костюм и даже сапожки на невысоком каблучке. Она обувала их только по торжественным случаям. Но все же ей было бы легче начать разговор, если бы Вадим не выглядел так… благополучно. Может, он начал новую жизнь, в которой Вере нет места? Тогда ее визит лишен смысла. Но тут Вадим неловким, каким-то детским движением, прижав ладони к дужкам, поправил очки, и она заметила, с каким тревожным ожиданием и даже, пожалуй, с испугом смотрит он на нее с высоты своего роста.

– Давайте на подоконник сядем? – с облегчением и даже с озорством предложила Милица Андреевна. – Стоя все-таки неудобно разговаривать.

– Господи, какой я дурак! – расстроился Вадим, сгребая с подоконника вещи и смахивая рукой пыль. – Ждал вас целый день, а не догадался у соседей пару стульев попросить. Впрочем, я еще и не знаю никого, только позавчера переехал. А как вы меня нашли?