Верхний ярус

Она знает, кто создал это дерево. Все пустоты заполнились, и пластины коры цвета корицы чернеют там, где пожары коснулись их несколько веков назад. Что-то окружает огромный ствол у самого основания. Мими цепенеет, когда понимает, что. Ей кажется, что у нее галлюцинации. Но крупный план подтверждает первое впечатление, пусть перед нею всего лишь пятидюймовый экран. Вокруг «дерева», словно вокруг костра, сидят кольцом — лицом наружу, колено к колену — отшельники на грани просветления. Это ее архаты, в точно таких же позах, как на свитке; это их одеяния, сгорбленные плечи, выпирающие ребра, и они улыбаются именно так, сардонически. Она опускает смартфон на траву. Она ничего не понимает. Ролик продолжается. По боковой части парящего дерева бегут китайские иероглифы. Мими, невзирая на свою неграмотность, узнает их после стольких лет разглядывания.

На этой горе, в такую погоду,
К чему задерживаться надолго?
Три дерева настойчиво машут мне ветвями.

Затем она вспоминает долгие часы, которые Николас Хёл проводил в ее доме. Видит его сидящим за столом и делающим наброски, пока остальные изучали карты и планировали нападения. Это всегда беспокоило ее, как будто он был художником в зале суда, заранее документирующим процесс. Теперь она понимает, что он зарисовывал.

Дерево на экране смартфона Мими содрогается. Его ветви трепещут. Из нижней части кадра поднимается дым. Одна из горелок поджигает основание огромной матерчатой колонны. Огонь лижет ствол, как вековые языки пламени когда-то лизали Мимаса. Но эта кора не огнестойкая. Через мгновение колонна раскаленного шелка одновременно испаряется и падает обратно на Землю, как космическая ракета при неудачном запуске. Пламенеющие ветви колышутся и опускаются. Кольцо архатов светится желтым, затем ярко-оранжевым, и наконец становится черным, как зола.

Еще несколько мгновений, и матерчатая секвойя превращается в пепел. Хоральная прелюдия спотыкается на последней обманчивой каденции и переходит в тонику. Струйка дыма над покрытым пнями склоном холма растворяется в черноте. Мими Ма как никогда раньше хочется что-нибудь разбомбить.

На темном фоне проступают слова. Буквы сделаны из листьев в цветах осени, с абсурдным терпением разложенных широкими линиями на обширных участках лесной подстилки:

Ведь и для дерева есть надежда:
если срубят его, оно оживет
и снова пустит побеги.
Пусть корни его одряхлели в земле,
и пень омертвел в пыли,
чуть почует воду — расцветет,
пустит ветви, как молодое растение.
А человек умрет и исчезнет,
испустит дух, и где он?[91]

Листья разлетаются парами и тройками, исчезая под порывами сильного ветра. Ролик заканчивается и просит ее поставить оценку. Мими смотрит на склон холма, где полным-полно любителей пикников, наслаждающихся прекрасным днем.

ТЕПЕРЬ КАМЕР НЕТ. Ник завязал с камерами. Это произведение будет своей собственной и единственной записью. Он не знает точно, где находится. На севере. В лесу. Другими словами, он заблудился. Но, конечно, деревья вокруг него не заблудились. Для птиц, которые его разбудили, каждый изгиб каждой ветки этих елей, американских лиственниц и бальзамических пихт носит свое имя. Он привыкает к мысли, что где бы ни находился, здесь и будет стоять его самая большая и долговечная скульптура, пока время и живые существа не преобразят ее.

Леса сине-серые и покрытые лишайником. Он работает методично, как и в течение нескольких дней. Использует только те материалы, которые уже лежат на земле, подтаскивая упавшие деревья туда, где растет его конструкция. Некоторые ветки он может просто носить. Некоторые стволы — перетаскивать и катить с помощью веревки и крюка. Для других фрагментов нужна лебедка, прикрепленная к какому-нибудь из тех деревьев, что еще стоят. Есть и слишком большие бревна, которые он не может сдвинуть с места. Они остаются на месте, диктуя дизайн, чью форму Ник скорее открывает, чем придумывает.

С каждым сгнившим стволом, который он вставляет в узор, план разрастается. Он должен держать растущее творение в голове, оценивая всю работу как бы с высоты. По ходу дела Ник учится раскладывать части. Существует так много способов разветвления — бесконечное множество. Он смотрит на извилины и изгибы каждой упавшей ветки и ждет, пока она сама подскажет ему, где в реке древесины, текущей по земле, ей хотелось бы оказаться.