Верхом на ракете

Мы пережили две тяжелые недели, пока руководство агентства обсуждало наилучший способ скорректировать график полетов. Всевозможные слухи передавались из уст в уста. Кого в итоге оставят у разбитого корыта? Среди других экипажей общее мнение было таково, что мы уже использовали свой шанс. Это нам не повезло, что «Дискавери» не смог стартовать, соответственно, нашему экипажу и следовало расхлебывать последствия. Не мне было судить — на их месте я бы думал точно так же.

Положение осложнялось тем, что в нашем экипаже не было никаких изюминок с точки зрения пиара. Белые мужчины на шаттле интересовали журналистов не более, чем белые мужчины в хоккейной команде, а у нас было пять бледнолицых; Джуди стала всего лишь второй после Салли Райд. У нас не было знаменитостей и сверхважных задач, которые защитили бы нас от «топора», в то время как в последующих полетах значились первый выход женщины в открытый космос и первая операция по спасению спутников[120]. Головной офис, разумеется, сделает все, чтобы эти интересные всем полеты состоялись, как запланировано. Я сказал Хэнку, что ему придется сделать операцию по смене пола. После этого у нас в экипаже будет первый трансгендер, и это спасет нас. Он отказался.

Существенной причиной для беспокойства служила и внутренняя политика Отдела астронавтов. Не было у нас ни одного астронавта из ВВС, который бы не чувствовал, что Джордж Эбби при назначении на полет отдает предпочтение морским летчикам. Девятью полетами из первых 11 командовали морские летчики на действительной службе или в отставке. Хэнк Хартсфилд был лишь вторым астронавтом из ВВС, которому доверили командовать шаттлом. Дальше следовали экипажи, которыми командовали Криппен, Хаук, Маттингли — сплошь «моряки»{27}. Они были под защитой «крестного отца Эбби». Я чувствовал себя так, словно все астронавты экипажа 41-D ходили с табличками на спинах: «Отмените этот полет».

Однако этого не случилось. Вместо нас топор обрушился на 41-F, полет Бо Бобко. Его полезный груз решили добавить к нашему, а экипаж Бобко отпустили в свободное плавание — поискать себе что-нибудь другое. Бо был отставным летчиком{28}. Та часть отряда, что пришла из ВВС, проклинала Эбби…тоже. Я испытывал неловкость по отношению к нему и его компании, но недолго. Мы были Лазарем, восставшим из мертвых, или, в нашем случае, вновь вставшим во главе списка.

Нашими основными полезными грузами были теперь три телекоммуникационных спутника и эксперимент Джуди с солнечной батареей. Мы также получили новый центральный двигатель. При наземных испытаниях воспроизвести проблему с первоначально установленными маршевыми двигателями не удалось. Инженеры могли только предполагать какое-то временное засорение гидравлической системы, из-за которого не сработал клапан горючего. В целях предосторожности двигатель заменили{29}.

29 августа 1984 года мы вновь оказались в кабине «Дискавери». Теперь мы были уже опытными людьми в том, что касалось фиксации в креслах и ожидания, однако легче от этого не было. Мочевой пузырь продолжал меня мучить, а сердце по-прежнему пускалось рысью от страха. «Дискавери» также не стало легче. На отметке T-9 минут наша третья попытка старта была остановлена из-за неисправности главного контроллера систем запуска (Master Events Controller, MEC). Меня чуть не стошнило еще до старта в космос.

30 августа. Еще один день. Еще одна попытка. В ожидании нашей очереди забираться в кабину мы с Джуди били москитов на спинах друг друга. Эти маленькие твари умудрялись пробуравиться сквозь полетный костюм. Джуди заметила, что москиты злее, чем накануне. Я сказал, что в результате всех наших отмен они получили хорошую тренировку:

— Они знали, что мы будем стоять здесь сегодня утром. И они прекрасно знают, что мы будем стоять здесь в это же время и завтра, и послезавтра, и во все следующие дни. Мы у них теперь в ежедневном меню.

Джуди решительно отмела мой пессимизм:

— Сегодня у нас получится, Тарзан. У меня хорошее предчувствие.

Я не разделял ее энтузиазма. Я был эмоционально опустошен. На горизонте маячила клиническая депрессия с последующим самоубийством.

Из белой комнаты меня позвали на посадку. В четвертый раз я обнял Джуди.

— Единственная радость во всех этих отменах. Я могу каждое утро обнимать тебя.

Джуди засмеялась:

— Это сексуальное домогательство, Тарзан.

— Надеюсь, что так.

Я пожелал ей удачи и пошел в кабину. Она сказала мне вслед:

— До встречи в космосе, Тарзан.

Когда затикали часы, я начал верить, что предчувствия Джуди сбываются. Отсчет проходил гладко. Шаг за шагом — каждый очередной этап происходил без нареканий. Погода и во Флориде, и на запасных посадочных площадках была отличная. Под нежными солнечными лучами мой черный пессимизм начал понемногу испаряться.