Верхом на ракете

Теперь предстояла гигиеническая процедура. С помощью туалетной бумаги я удалил остающуюся влагу с пениса. Подтираться после мочеиспускания было настолько женской манерой, что я почти осязал необходимость смастерить ковшик, чтобы утвердить свою мужскую идентичность. Я потянул рычаг трубы твердых отходов, чтобы перекрыть ее, ослабил притяжные ремни и всплыл над сиденьем. Теперь я мог вытереть себя, отправив использованную бумагу в мешок.

Очистив себя, я должен был теперь почистить и туалет. Было бы серьезным нарушением приличий оставить следы на крышке или около нее следующему пользователю. А такие следы оставались всегда. Даже при тренировках с использованием камеры на тренажере в Хьюстоне было трудно попасть точно в цель. Фекалии почти неизбежно соприкасались с внутренними частями приемной чаши. Как пожаловался однажды другой астронавт, «какашки всегда кривые; если бы они были прямыми, нам бы лучше удавалось не пачкать туалет». Я использовал дезинфицирующее средство от NASA, чтобы стереть следы, и положил грязную бумагу в мешок. Потом завязал его и убрал в контейнер для мусора в задней части кабинки. Несмотря на то что хранение на борту твердых отходов и использованной бумаги могло привести к появлению неприятного запаха, разработчики туалета сумели очень правильно спланировать воздушные потоки в кабинке и фильтрацию воздуха с помощью активированного угля. В кабину корабля никакие запахи из туалета не проникали.

Наконец я оделся. В общей сложности задача, которая потребовала бы на Земле не более пяти минут, отняла почти полчаса, причем за это время я пролетел почти 8000 миль. В жизни астронавта есть моменты, когда он дорого заплатил бы за появление вектора тяжести. Использование туалета — один из таких моментов.

Наш третий и последний коммуникационный спутник был успешно запущен на третий день полета[129]. По сравнению с полетами времен начала космической программы это была работа «синих воротничков», не имеющая никакого отношения к славе. Мы не пытались обойти русских. Мы не водружали флаг Америки в чуждом мире. В эфире не было уже Уолтера Кронкайта, снимающего свои тонкие очки, вытирающего лоб и с облегчением качающего головой, говоря затаившему дыхание в ожидании миру: «Они сделали это! Экипаж „Дискавери“ только что запустил еще один спутник связи!» Космическая программа превратилась в службу доставки грузов, которую оправданно игнорировали пресса и публика. Но никто из нас в кабине не жаловался. Даже Хэнк доставил бы мумифицированное тело Ленина на орбиту и спел бы «Интернационал» для всех коммунистов в мире, если бы это было ценой полета в космос.

На четвертый день Джуди активировала пульт нашего последнего большого полезного груза — панели солнечной батареи. Складная ферма, приводимая в движение электромотором, развернула майларовый «парус» длиной 33,5 метра и шириной 3 метра из контейнера в грузовом отсеке. На «парусе» не было работающих фотоэлементов — целью эксперимента было получить данные о динамике развертывания и свертывания такой конструкции. Когда «парус» полностью развернулся и натянулся, она радировала в ЦУП: «Хьюстон, он встал, и он большой!» На бесчисленных тренировках Джуди шутила, что доложит именно так. Мы подкалывали ее по поводу очевидного сексуального намека, но она все-таки это сказала. Это была Джуди! Она могла яростно защищать свой статус носителя феминистского стандарта, а после этого тут же хохмить с нами, мужчинами, об эрекции солнечной панели. Я часто думал, не в этом ли была причина того, что в космосе она оказалась второй американкой. Возможно, руководство NASA знало, что она недостаточно «чистая» феминистка, чтобы удовлетворить участниц Национальной организации женщин.

Выполнив основную работу, мы собрались на летной палубе, чтобы заслушать приветствие президента Рейгана. Каждый из нас испытывал напряжение и нервозность, когда мы передавали друг другу микрофон, отвечая на его вопросы. Благодарение Господу, мы находились на орбите при президенте-республиканце. С трудом могу себе представить, что сделал бы Хэнк, услышав поздравления от демократа. Вероятно, он попросил бы президента назвать свою широту и долготу в предвкушении очередного похода в туалет. Майк Коутс, получив микрофон, сумел ввернуть лестные для флота слова о том, что бо́льшая часть видимого нами за окнами — это вода. «Вот почему ВМС США так важны, мистер президент», — явно хотел сказать он. Хэнк Хартсфилд решил защитить ВВС: «Но вся Земля покрыта атмосферой, мистер президент». Не было такой ситуации, в которой астронавты не соревновались бы между собой, и даже наличие президента США в числе собеседников ничуть этому не мешало.