Верхом на ракете

В день визита я несколько раз хватался за телефонную трубку, чтобы отменить прием. Я был уверен, что, если войду в кабинет Макгуайра, это запишут в книги как очередное «впервые» для астронавтов. Я стану первым астронавтом в истории NASA, который добровольно пошел к психотерапевту. Я признаю свое поражение. Я нарушу заповедь «Лучше смерть, чем позор». Я представлял себе, как в отделе будут обсуждать меня, если эта тайна выплывет наружу. «Джон Янг довел Маллейна до слез. Он побежал к психотерапевту, как плаксивая женщина из шоу Опры». Рука застыла над телефонным аппаратом, в то время как этот образ личного поражения заполнял мой мозг. Я отменю визит, но мне все равно придется вернуться к вопросу — что же мне делать? Я едва не рехнулся. Я клал трубку и снова хватал ее, вновь и вновь задавая себе одни и те же вопросы.

Каким-то чудом моя решимость устояла. Я дождался «часа ноль». Сказав секретарше, что пошел в спортзал, я зигзагом, путая следы, добрался до временного кабинета Макгуайра. Теперь он всего лишь консультировал NASA, а его основным местом работы был Техасский университет в Сан-Антонио. Я нашел его дверь и прошел мимо нее несколько раз, проверяя, не следит ли кто-нибудь за мной. Баптистский проповедник, тайно посещающий проститутку, не мог бы вести себя более осмотрительно. Наконец я схватился за ручку, бросил еще несколько поспешных взглядов по сторонам, ввалился в кабинет и немедленно закрыл за собой дверь. Одного этого было достаточно, чтобы Макгуайр поставил мне диагноз: паранойя.

Как и десять лет назад, д-р Терри Макгуайр встретил меня широкой улыбкой и с энтузиазмом пожал руку. «Заходите, Майк. Садитесь. Чем могу быть полезен?»

Он почти не изменился по сравнению с тем, каким я его запомнил: высокий, опрятный, лысоватый, чисто выбритый. У него был очень подходящий для работы голос — глубокий, мелодичный и успокаивающий.

Хотя я был уверен, что он абсолютно бесполезен для меня, я сразу перешел к сути:

— Янг и Эбби сводят меня с ума.

Макгуайр засмеялся:

— Я уже слышал это от многих ваших коллег.

Уверен, он заметил изумление на моем лице.

— Вы хотите сказать, что я не первый астронавт, который пришел сюда?

— Именно.

Я испытал такое облегчение, словно с моих плеч сняли огромную тяжесть. Страдальцы нуждаются в компании, а теперь я узнал, что нас много. Я вдруг почувствовал желание расспросить его и узнать, что говорили остальные, но он быстро вернул меня к теме:

— Хорошо, расскажите, что у вас происходит с Янгом и Эбби.

В течение следующего часа демоны гнева и отвращения покинули мою душу, как летучие мыши покидают пещеру. Новость о том, что в этом кресле уже посидели другие, придала мне храбрости, и я уже ничего не скрывал. Я рассказал о продолжающихся боданиях с Янгом по вопросам службы безопасности полигона и использования двигателей системы орбитального маневрирования и о предупреждениях других астронавтов, которые говорили, что моя карьера находится в опасности только оттого, что я делаю свою работу.

— Мы все боимся говорить из страха, что это поставит под угрозу наше место в очереди. Нет никакой коммуникации. Никто не понимает, как отбирают экипажи и даже кто их выбирает и кто имеет право вето, а нас интересует только это — назначения на полет. В отделе царит страх.

Я вспомнил, как астронавты недавно пытались предсказать полетные назначения по парковочным местам:

— Хэнк Хартсфилд принес новую карту парковочных мест. Некоторые астронавты набросились на нее, будто это Розеттский камень, который поможет угадать их места в очереди. Они думают, что те, кому отвели парковки поближе к тренажерам, полетят следующими. Но это же безумие. Это лишь показывает, как тщетно мы пытаемся понять процесс назначения на полет.

Я рассказал ему еще об одном деле, к которому имел отношение Хартсфилд:

— Хэнк работает заместителем Эбби, и он сказал мне, что Джордж возражает против проведения компьютерных линий связи в Отдел астронавтов. По мнению Хэнка, Эбби не хочет, чтобы мы имели канал связи, который он не сможет контролировать.

Я сообщил ему о важном инциденте, в котором один из астронавтов предположил: «Если когда-нибудь Эбби умрет насильственной смертью, будет сразу сотня подозреваемых, и все астронавты». Другой астронавт на это ответил: «Нет, никаких 100 подозреваемых не будет, потому что мы увидим, как 100 астронавтов перекрикивают друг друга, спеша взять на себя ответственность: "Я герой!.. Я сделал это!"» Действительно, вся сотня астронавтов находилась на грани бешенства.

Я объяснил, насколько явственным стало противостояние «мы и они» и как оно управляет нашими взаимоотношениями с Янгом и Эбби. Рассказал об астронавтах, которых считают соглядатаями этой пары: «Когда они вступают в разговор, каждый внимательно думает над тем, что сказать, опасаясь, что сказанное еще вернется и будет преследовать их. Как будто мы гуляем по тюремному двору и опасаемся, не подслушают ли осведомители, как мы обсуждаем план побега».