Читаем Верхом на ракете полностью

С тех пор, когда я в первый раз услышал от Бейджиана и Картера, что прибор с аварийным запасом воздуха Майка Смита включили либо Джуди, либо Эл, я думал: а хватило бы у меня присутствия духа, чтобы сделать в кабине «Челленджера» то же самое? Или меня парализовал бы страх? Во время нашей подготовки не шла речь о включении прибора в аварийной ситуации в полете, и то, что Джуди или Эл смогли сделать это, в моих глазах превращало их в героев. Ведь они должны были, невзирая на все ужасы, которые видели и слышали, на толчки и удары при разрушении «Челленджера», дотянуться до этого тумблера. Именно так и должен вести себя настоящий астронавт — сохраняя хладнокровие даже в самых страшных обстоятельствах. «Лучше смерть, чем позор». Больше всего я боялся, что не смогу сделать необходимое, если придется столкнуться с подобной катастрофой, что умру как рыдающий, скулящий, бесполезный трус, став позором для моих товарищей, и хуже того — что все это запишет «черный ящик» и все это услышат на понедельничной планерке.

Голос руководителя пуска положил конец моим депрессивным мыслям и молитвам: «"Атлантис", погода в районе аварийной посадки приемлема. Мы возобновляем отсчет».

В переговорном устройстве послышался явственный вздох облегчения. Теперь… лишь бы только «Атлантис» не взбрыкнул и работал без проблем.

Центр управления пуском дал короткий отсчет, и время пошло{73}.

— 30 секунд.

Хут напомнил всем сосредоточиться на приборах. В этом указании не было необходимости. Если бы среди нас вдруг появилась обнаженная женщина божественной красоты, никто бы даже не поднял глаз от дисплеев. Хотя… я бы, пожалуй, взглянул украдкой.

— Десять секунд. Разрешаю запуск маршевых двигателей.

«Интересно, — подумал я, — сколько раз мне нужно через это пройти, чтобы пульс был ниже 350 ударов в минуту?»

Давление в трубопроводах подскочило. Горючее двинулось в сторону насосов.

Старт двигателей. Знакомые уже вибрации от миллиона с лишним фунтов обуздываемой тяги сотрясли меня. Я увидел, как тени двинулись через кабину — «Атлантис» вздрогнул от пускового импульса[161]. Когда корабль восстановил вертикальное положение, были даны команды на включение ускорителей SRB и подрыв пироболтов стартовых креплений. Теперь уже 7 миллионов фунтов тяги вдавили меня в кресло. Началось мое второе путешествие в космос.

— Проходим 2600 метров, скорость 1,5 Маха.

Мы ушли из зоны максимального скоростного напора, и вибрации значительно снизились.

— «Атлантис», набор тяги.

— Хьюстон, принято, набор тяги.

Я знал, что при этих словах Хута все подумали об одном и том же: это было последнее, что услышали с «Челленджера».

— 27 400 метров, 3,2 Маха. — Хут озвучивал текущие данные.

— PC менее 50.

Вспышка и удар просигналили об отделении ускорителей, и все мы издали радостный крик, а кто-то добавил: «Ну и слава Богу!» Мы еще не знали — мы узнаем об этом, лишь поднявшись в космос, — что правый ускоритель уже приготовил нам смертельную угрозу… и не потому, что в нем не сработало кольцевое уплотнение, а потому что верхушка его передней конической части оторвалась и ударила по «Атлантису». В двигателе № 3 также возникла неисправность, но об этом мы узнали лишь после полета: на внутренней части подшипника турбонасоса окислителя появилась трещина. Мы оставались в счастливом неведении об этих двух рисках для жизни: приборы в кабине показывали все «зеленым»[162].

Остальная часть выведения прошла гладко. Небо почернело, а в кабине сияло солнце. Мы слушали череду докладов о границах разных аварийных участков. С каждым из них дышать становилось все легче.

«Так, новички, подходим… 40, 45, 50 миль. Поздравляю, Гай и Шеп. Вы теперь астронавты». Они радостно закричали, а мы с Джерри присоединились к поздравлениям. Я вновь подумал о бессмысленности этого 50-мильного критерия. Гай и Шеп заработали свои «крылья», как и все мы, уже в момент подрыва пироболтов стартового крепления.

Хут продолжал комментировать происходящее: «61 миля, 16 Махов… чуть более 2 g». Мы шли параллельно Восточному побережью США. Не сомневаюсь, что «Атлантис» стал причиной немалого числа сообщений об НЛО. Хотя солнце уже взошло, бело-голубое свечение наших двигателей должно было быть видно вдоль всей траектории вплоть до Бостона. Мы шли на орбиту, наклоненную на 57° к экватору. До запуска это была секретная информация, однако после старта скрыть параметры нашей орбиты было невозможно. Русские корабли-шпионы, скорее всего, уже передали в Москву наши траекторные данные, чтобы их радиолокаторы могли принять нас с появлением над горизонтом.

— 6100 метров в секунду и 3 g. — Под действием перегрузки голос Хута стал похож на мычание.

— Дросселирование двигателей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее