Верхом на ракете

Я остановился около ограды стартовой площадки, где паркуются туристические автобусы, и вышел из машины. Экскурсионный центр был уже закрыт, посетителей увезли, и я знал, что меня никто не побеспокоит. «Колумбия» готовилась к своему десятому полету; она была почти полностью скрыта поворотной башней обслуживания. Видны были лишь ее правое крыло, нос и верхушки стартовых ускорителей. Мне хотелось подъехать к площадке и подняться на лифте к кабине, но я знал, какую жуткую бюрократию для этого нужно пройти. Даже астронавты не могли беспрепятственно проходить через контрольно-пропускные пункты. Поэтому я в последний раз увидел «Колумбию» так, как ее видят туристы: с расстояния в 400 метров, одетой в стальной «кокон» и почти не похожей на космический корабль.

Солнце недавно село, на площадке зажглись ксеноновые лампы. Ветер доносил до моего уха приглушенные звуки объявлений по громкой связи, и эти технические переговоры возвращали меня в лето 1984 года, полное страхов, разочарований и радости. Но ярче всего виделись образы радости 30 августа. Мое сердце забилось чаще, когда я вспомнил запуск двигателей. Я чувствовал тряску при прохождении зоны максимального скоростного напора и видел, как чернеет небо, пока «Дискавери» поднимался на орбиту. Голос Хэнка в моем мозгу звучал так же ясно, как и шестью годами раньше: «Поздравляем новичков. Вы теперь официально астронавты». Я слышал радостные крики Джуди, Майка и Стива — в этот момент мы осознали, что наши серебряные значки претерпели на высоте 50 миль алхимическое превращение в золото.

Я сел в машину и направился в Бич-Хаус. Мои последние минуты в качестве астронавта должны были подойти к концу именно здесь. Никакое другое место не пробуждало во мне столько воспоминаний и эмоций, как пески этого побережья. Тихое одиночество и близость к бесконечности моря и неба давали моей душе свободу, недостижимую где-либо еще.

Я подъехал, поднялся по ступеням и открыл дверь. В доме было пусто — я знал, что так оно и будет. За исключением предстартовых пикников и прощаний с женами, мало кто из астронавтов или чиновников NASA появлялся здесь.

Ничто не изменилось с момента моих приездов во время подготовки к STS-36. Более того, ничто не изменилось с моего первого приезда сюда 12 лет назад. На стене по-прежнему висело в рамке абстрактное полотно, в котором угадывалось столкновение нескольких яхт. Наверно, его выбрал тот же специалист-декоратор, что повесил в гостинице астронавтов фотографию извергающегося вулкана. (В конце концов, мы были астронавтами! Чем же плохи фото космоса и ракет?) На каминной полке по-прежнему теснились многочисленные бутылки из-под ликеров и вина. Некоторые из них, вероятно, опустошили Алан Шепард, Нил Армстронг, Джим Ловелл и другие легендарные астронавты. В оконных проемах и на приставных столиках лежали раковины, морские ежи и прочие дары моря, собранные многими поколениями астронавтов и их жен. Я был уверен, что они, как и мы с Донной, разыскивали их на песке только для того, чтобы отвлечься от приближающегося окончательного прощания. В небольшом кабинете по-прежнему стояла мебель времен Оззи и Харриет — оранжевые виниловые кресла, оранжевый виниловый диван, кофейный столик из искусственного дерева и керамические выключатели, украшенные, разумеется, вкраплениями оранжевой краски. Маленький телевизор, настолько старый, что наверняка застал запуски «Джемини» в 1960-е годы, стоял на подставке также из искусственного дерева.

Я прошел на кухню, проигнорировав увиденный на столешнице высохший труп таракана, сунул несколько долларов в кассу самообслуживания и вытащил бутылку Coors из холодильника. Посасывая пиво, я двинулся в дальнюю спальню. Здесь располагался еще один артефакт — складной диван, на котором Хут и Марио разыграли комедию с женами STS-36. Я знал, что это лежбище было местом не только для той хохмы — на вечеринке в Хьюстоне одна захмелевшая жена астронавта из TFNG в шутку пожаловалась: «Мне дико не нравилось делать это в Бич-Хаусе на голом матрасе». Я заглянул в шкаф — белья там по-прежнему не было. Если бы Хут и жены задумались об особом назначении этого предмета мебели в течение многих десятилетий, сомневаюсь, что они стали бы на него залезать. Даже в аварийно-спасательном скафандре мне бы не захотелось и присесть на него.

По другую сторону от кабинета была столовая, служившая одновременно конференц-залом, я зашел и туда. Почти всю комнату занимал огромный стол. На одном его конце на подставке высилась доска. Она была испещрена загадочными записями мелом — технические данные с предстартового брифинга к прошедшему запуску шаттла. Нетрудно было представить астронавтов в креслах вокруг стола, внимающих каждому слову представителя команды интеграции шаттла и молящихся о том, чтобы не услышать: «отсрочка». Мне никогда не удавалось избежать этих волнений.