Верхом на ракете

Я ответил: «Нет, но я верю, что где-то во Вселенной есть жизнь. На небе много триллионов звезд, поэтому мне легко поверить, что вокруг некоторых из них есть планеты, где живут разумные существа». Тут бы мне и остановиться, но я, дурак, продолжил: «Однако я не верю, что НЛО когда-либо садились на Землю. Зачем, — задал я риторический вопрос, — высокоразвитой цивилизации тратить силы на постройку межзвездного корабля, лететь на Землю в надежде обнаружить, что она полна жизни, а потом встретить только одиноко слоняющихся женщин и мужиков, потягивающих пивко?» Аудитория засмеялась, но у женщины, задавшей вопрос, не было и тени улыбки. Если бы взглядом можно было убить, я бы уже был покойником.

На следующей неделе я получил анонимное письмо со штампом города Солт-Лейк-Сити в штате Юта, автор которого злобно нападал на мою позицию относительно пришельцев. Было ясно: аноним верит, что истина где-то там, а я — часть заговора по ее сокрытию. Подозреваю, что письмо отправила та самая женщина, что спрашивала про инопланетян.

Этот вопрос был одним из многих, которые могут превратить встречу с публикой в пытку. На вопросы типа «что будет, если пукнуть в скафандре?» или «бывают ли у женщин месячные в космосе?» ответить было легко. А вот вопросы «есть ли среди астронавтов геи и лесбиянки?» и «был ли секс в космосе?» могли легко сделать астронавта из TFNG персонажем монолога Джонни Карсона[77].

Победителем по части получения наиболее сложных вопросов был Дон Петерсон из набора 1969 года. После одного из выступлений несколько человек из аудитории подступили к нему с вопросами. Один спросил: «Можно ли на шаттле найти укромное место для мастурбации?» Дона мгновенно охватила паника. Это был вопрос из знаменитой серии: «Хорошо ли вы себя чувствуете после того, как перестали избивать свою жену?» На такой вопрос ответить невозможно. Он подумал, не лучше ли ответить «нет», но такой ответ подразумевал бы, что астронавты искали-таки место для уединения. Он представил свое лицо на первой полосе таблоида (из тех, что раскладывают в супермаркетах): «Астронавт жалуется: на шаттле негде вздрочнуть». Ответ «да» означал бы не менее позорный вариант: «Астронавт признает, что мастурбировал в космосе». В конечном итоге Дон пробормотал что-то невнятное, молясь про себя, чтобы потом все это не вернулось к нему со страниц National Enquirer.

В службе управления полетами Эль-Пасо Блейн Хэммонд узнал, что самая страшная форма публичного выступления — телевизионное интервью. Очередь зенитки, прошившая крыло, не способна заставить сердце биться так, как оно бьется, когда ты смотришь в камеру и слышишь: «Три, два, один, вы в эфире!» У меня эта фраза всегда вызывала тошноту. Однажды, когда я слышал этот «предстартовый отсчет», ведущий наклонился ко мне и сказал: «Это как старт шаттла. Когда счет доходит до нуля, пути назад нет». Он был совершенно прав. Слова «вы в эфире» звучали примерно так же, как грохот при зажигании ускорителей SRB. Ты уже летишь, и камера тиражирует твое лицо и твои слова по комнатам всей Америки, и никаких дублей не будет. Я был уверен, что мое адамово яблоко пляшет, как китайский болванчик за ветровым стеклом, а расширенные от страха глаза мечутся, словно мелкая рыбешка. Я представил, как люди сидят за завтраком и смеются, видя, что у меня перехватывает дыхание при попытке ответить на простейший вопрос типа «как вас зовут?».

Интервью в прямом эфире становились еще более мучительными из-за выходок других астронавтов. Однажды вечером мы сидели в баре в Хьюстоне, и наши взгляды привлек экран телевизора. Местная станция брала интервью у астронавтов Эда Гибсона (набор 1965 года) и Кэтрин Салливан из нашего набора. Телезрители задавали вопросы по телефону. Один из нас попросил у бармена телефон и задал два вопроса. Для Кэти: «Как девочки писают в космосе?» И для Эда: «Не возражает ли миссис Гибсон против того, что мистер Гибсон на самолете NASA летает по всей стране с незамужней женщиной в деловые командировки с ночевкой?» Мы хохотали и визжали от смеха, когда наши жертвы пытались ответить на эти вопросы.

Интервью в печатной прессе представляли меньшую сложность, но и они могли подставить астронавта. В одном интервью я объяснял репортеру, какие чувства безграничной радости и подспудного страха охватывали меня, когда я ехал к стартовой площадке перед первым полетом. Я говорил: «Зрелище залитого ксеноновыми огнями "Дискавери", осознание того, что это мой шаттл, что считаные часы отделяют меня от кульминации, от исполнения мечты всей жизни, заставляли меня плакать от радости». В газете было написано: «Астронавты плачут от страха, когда их везут к стартовой площадке». Эту статью заметил Пол Харви и прочитал ее перед огромной всеамериканской аудиторией в своем радиошоу. Я был в ярости и испытывал мучительный стыд.