Верхом на раторне (ЛП)

Чтобы вернуться обратно в сон, потребовалось ещё несколько глотков из зеленой бутылки, сделанных с большой неохотой: Джейм ещё слишком ясно помнила, какой беспомощной себя ощущала, когда Киндри дал ей порцию болиголова. Сны и так уже были достаточно коварные, подумала она, рухнув обратно в своё зловонное гнездо на очаге, её голову и желудок мутило одновременно.

Теперь она больше не знала что и кому снится. Было ли последнее всё-таки сном, или она спустилась достаточно далеко, чтобы подслушать Тори у запертой двери в образе его души? И даже тогда было странным то, как голос её отца плавно перетёк в голос дяди. Грешан, связующий кровью? Это не сильно удивило её, как и то, что его силы шанира оказались гораздо слабее, чем у её отца, учитывая тот факт, что старший мальчик был способен привязать младшего только на короткие промежутки времени. Это, конечно, помогло объяснить ненависть Ганта к Старой Крови, но случившееся не заставило его осознать, что он и сам ею обладает.

Что за несчастное детство у него, должно быть, было, почти такое же плохое, как её собственное. На что это было похоже, жить под сенью такой переменчивой жестокости и пренебрежения? Её разум уплывал в сон, пытаясь вообразить себе мальчика, которым когда-то был её отец.

Это был Канун Осени.

Мальчик бродил по Лунному Саду своей бабушки, между рядами высокого, бледного окопника и кружевного тысячелистника, среди примул и изогнутых арками папоротников. Он имел стройное телосложение, характерное его дому, и изящные, сильные черты, которые так и сохранились у него с детства, но они были подрезаны его тревожным видом, и он напоминал побитого щенка. Вокруг него были целебные травы, но ничто не могло исцелить вакуум внутри, отдающееся эхом чувство негодности, так тщательно взращённое в нём его старшим братом, Лорданом Норф.

Вслед за ним лунной тенью двигался ещё кто-то: будущая дочь, ребёнок его загубленного будущего. Если он считает тебя таким ничтожеством, вопрошала эта тень, то почему он так изводит и мучает тебя?

Мальчик не знал. Всё, чего он просил, это, чтобы его оставили в покое. И тем не менее, он, почему-то, был как тайный зуд, который испытывал его брат и который вынуждал того расчёсываться до крови.

Он бросил несчастный взгляд вверх, на тёмное окно, прорезанное высоко в северной стене сада. Только со своей бабушкой Кинци он чувствовал себя в безопасности, но Матрона Норф отправилась навестить свою подругу Адирайну в Женских Залах. Он мог бы подождать её здесь, пока она не вернётся домой. Тогда бы он поднялся наверх, чтобы пожелать ей спокойной ночи и услышать в ответ доброе слово.

Он повернулся и обнаружил, что больше не один. Дверь во внешние залы бесшумно открылась. Точно посередине проёма стояла стройная девушка в маске, одетая в чёрное, белое и серебряное, её глаза жадно застыли на тёмном, верхнем окне.

Джейм болезненно вздрогнула и едва не проснулась.

Это Ранет, подумала она, сглатывая зелёную тошноту. Молодая, красивая и, ох, такая жаждущая. Но вот чего?

Теперь они были в покоях Кинци, и Ранет осматривала владения Матроны.

Это неправильно. Почему ты её сюда привёл?

Она была такой доброй с ним в саду, такой сочувственной. Почему он не отправился вместе с отцом на этот Канун Осени, чтобы помянуть мёртвых Норф? Верховный Лорд не просил его об этом? Ох. Ну, возможно Лорд Геррант подумал, что ему будет скучно и это, действительно, такая длинная, нудная церемония. Как бы то ни было, это обязанность Лордана, сопровождать его отца этим вечером. Что, Грешан тоже не пошёл? Он на охоте? Как любопытно.

Он напомнил себе, что ей только шестнадцать, она старше его на три полных года, но такая уравновешенная, что они могли бы принадлежать к разным поколениям. Нижняя треть её широкой юбки, её рукава и маска были чёрными, а корсаж белым, туго зашнурованным серебром — расцветка элегантной жуткогончей.

Ей всегда хотелось увидеть покои Норф, особенно вот эти, Матроны Норф. Не покажет ли он их ей? Как же блестели её тёмные глаза за маской, как же алели её тонкие губы на фоне белоснежной кожи. Её кончики пальцев, украшенные длинными ногтями, погладили его щёку и он содрогнулся, разрываясь между желанием и отвращением, едва ли зная, что шевельнулось в нём сильнее. Покажи мне. Пожалуйста?

Теперь он отступил назад, со всё возрастающим смущением наблюдая, как исчезло её притворное деликатное любопытство и она принялась рыться в вещах Кинци, как собака, унюхавшая запах и жадно раскапывающая отбросы. То, что она обнаружила, было квадратом превосходного полотна, покрытого крошечными узелками-стежками.

— Так, так, так.

К дверному косяку прислонился Грешан. Он вонял охотой, потом, кровью и потрохами, грязная, великолепно расшитая куртка висела на одном плече. Наполовину развязанная шнуровка кадетской рубашки свободно болталась у горла.

— Что это ты привёл мне, Болван? Развлекусь ли я с этим?