Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах

Немцы взялись «ковать железо» с самого начала года. 5 января к Мерекалову напросился на прием находившийся в Берлине советник германского посольства в Москве Густав Хильгер. Его сопровождал Рудольф Надольный, дипломат в отставке, в 1933–1934 годах посол Германии в СССР. Он был известен как сторонник развития сотрудничества с Советским Союзом, и нацисты решили, что его участие в «наведении мостов» с русскими окажется небесполезным. Надольный давно находился в опале из-за неприятия нацизма и трезвого подхода к развитию отношений с СССР. Его внезапное появление на сцене было хорошо просчитанным шагом со стороны гитлеровского руководства. Немцы посылали сигнал Москве: в Берлине готовы к улучшению отношений.

Узнав об этом, Литвинов написал Мерекалову: «Меня очень удивило Ваше сообщение о визите Надольного. Я полагал, что он не только в опале, но чуть ли не в концлагере. Сообщаю для Вашего сведения, что Надольный, будучи послом в Москве, последовательно проводил линию теснейшего советско-германского сотрудничества, вследствие чего он и был отозван. Он и после этого часто захаживал к нашему полпреду в Германии, т. Сурицу, и не скрывал своего отрицательного отношения к внешней политике Гитлера. Мне передавали, что за эту критику он чуть ли не был лишен пенсии»{173}.

Присутствие бывшего посла придало вес предложению, с которым пришли к Мерекалову гости: с целью расширения торгового оборота Германия готова была возобновить переговоры о предоставлении 200-миллионного кредита. Получив одобрение центра, полпред через два дня явился к директору экономического департамента германского МИД Виллю и сказал, что СССР принимает немецкое предложение, но на следующих условиях: понижение процентов за кредит, принятие заказов по специальному списку, сокращение сроков немецких поставок. Местом переговоров должна была стать Москва{174}. К удивлению Мерекалова, Вилль быстро согласился, отметив, что выдвинутые условия вполне приемлемы. Германская сторона приступила к формированию делегации, которой предстояло отправиться в Москву.

Событием стала беседа Гитлера с Мерекаловым на новогоднем приеме 10 января, который нацисты устроили в Имперской канцелярии. По обыкновению, туда приглашали весь дипкорпус, и все тщательно следили: как Гитлер будет разговаривать с послами, в какой очередности, сколько продлится каждая беседа. С советским полпредом – сенсация! – канцлер разговаривал около десяти минут, причем заинтересованно и любезно. Осведомился о семейных делах, пожелал успехов в работе. Под конец оба обменялись новогодними поздравлениями и пожеланиями мира и счастья народам и правительствам Германии и СССР{175}.

В отчете полпредства этот момент был должным образом зафиксирован: «Гитлер несколько дольше, чем с другими дипломатами, беседовал с советским полпредом. И хотя беседа носила исключительно личный характер и не была отмечена германской печатью, печать других стран увидела в этом серьезный намек на сближение между СССР и Германией»{176}.

Чтобы возглавить делегацию, собиравшуюся отправиться в Москву, из отпуска в срочном порядке отозвали Карла Шнурре – тайного советника Аусамта, шефа восточноевропейской референтуры политико-экономического отдела. Согласовали, что делегация отправится в Москву 29 января из Варшавы, где у Шнурре были намечены торговые переговоры с поляками. Но дальше дело неожиданно застопорилось. Шнурре добрался до Варшавы и там застрял.

Мерекалов и Астахов встревожились, однако немцы поначалу уверяли, что все идет своим чередом и заминка носит технический характер. 27 января Мерекалов завтракал у Шуленбурга. Посол информировал полпреда, что по дороге в Москву задержится на два дня в Варшаве, чтобы заказать сапоги (видно, польских сапожников он предпочитал немецким и русским), а затем «выедет вместе с ждущим его там Шнурре»{177}. Трудно сказать, удалось ли Шуленбургу сшить сапоги (в этом вопросе ему вряд ли что-то могло помешать), но в советскую столицу он выехал один.

28 января Мерекалову позвонил Вилль и сообщил, что Шнурре в Москву не поедет, так как дела требуют его присутствия в Берлине. Но какие именно, не уточнил{178}. А 6 февраля Вилль вызвал полпреда и информировал, что переговоры с советскими представителями пока поручено вести не Шнурре, а Шуленбургу и Хильгеру. Это был уже совершенно другой уровень, означавший другое отношение к инициативе, выдвинутой самими немцами. Вилль проговорился о том, что 13 февраля Шнурре снова ждут в Варшаве{179}, из чего можно было заключить, что в своих внешнеполитических контактах Германия отдала предпочтение не СССР, а Польше.