Верхом за Россию. Беседы в седле

— Почему нет, все же, мы стоим у начала новой эпохи. Немецкий Вермахт и добровольцы со всей Европы, к ним еще и с востока, они были бы способны на это. «Вы должны расти не вширь, а ввысь!», требует Ницше. Кто-то должен начать с этого. Тот, кто это сделает, завоюет будущее. И если кто-то тогда спросит, где там остается собственная победа, победа, все же, прежде всего, полагающаяся нам, то тот вспомнит: Победа над собой самим — всегда самая великая, и никакая другая не приносит ничего с ней сравнимого.

— И, — подхватил едущий на пегой лошади, — разве Христос требует не того же? «Вы — боги», кричит он нам, «вы могли бы совершить больше, чем я совершил. Вы только этого не знаете».

— Но достаточны ли будут наше воодушевление, наша фантазия, наша самоотверженность, — произнес офицер на рыжей лошади, — для этого? У нас есть все это в другом мире, в наших сказках, наших песнях, нашей поэзии, нашей музыке, но в политике? Там до сих пор ни у кого не было этого. Будет ли это у нас, у народа поэтов и мыслителей? Дар соблазнять других — к этому тоже относится фантазия — все же, скорее чужд нам. Возможно, наша самая благородная добродетель — наша солидность, наше усердие, готовность делать дело ради него самого — превратила нас в наилучших рабочих белой расы, но до сих пор вряд ли стимулировала хоть кого-то другого следовать нашему примеру. Люди восхищаются произведением, но не тем, кто за ним стоит. Деловитость убеждает только тогда, если вещи принимаются в расчет. Она производит впечатление, но она не очаровывает. С ее помощью можно увлечь народы не в большей степени, чем женщин. И те, и другие соблазняются качествами, которые привязывают непосредственно к личности, как грация, доброта, такт, но также и смелость. Почему мы, солдаты, всегда производим лучшее впечатление в мундире, чем в штатском платье? Чувствуем ли мы себя надежнее в форме? Увереннее, так как подчеркивает чувство долга? Сдержанность, которую она возлагает, приличествует нам больше чем определенная, к сожалению действительно часто встречающаяся, свойственная выскочкам склонность к всезнайству.

— Несомненное последствие слишком скорого подъема! — сказал скачущий в середине. — Друзей таким путем не приобретают, и мир скорее обижается за что-то в этом роде. Можно знать все лучше меня, делать лучше меня и уметь лучше меня, нельзя только давать мне заметить это. Несговорчивость лучше оставить. Это, если выставлено на показ, вряд ли принесет нам хоть что-то, зато из-за этого другие, возможно, потеряют лицо, и они никогда уже не простят это нам. На самом деле мы потеряем его и сами. Я с удовольствием научил бы нас, немцев, большей широте. Для британцев это дар их мировой империи. Кому приходится драться со всеми народами и расами земли, тому это достается как приданое.

— Тот, у кого много денег, не говорит о деньгах. Каждый английский мальчик, — заметил молодой человек на пегой лошади, — как только он попадает в одну из тех школ, которым Великобритания обязана мировой империей, прежде всего, учит: «Don’t be too brilliant» — «не старайся слишком блистать!» Отличаться, в особенности на словах — это плохой стиль, не придавать себе слишком большого внимания, уметь посмеяться над собой — вот это соответствует правильному стилю.

Впрочем, англичане обогащали королевство легкой рукой, бесцеремонно или уступчиво, как представлялся случай. Как моряки торгового флота и как пираты они разведывали мир, дальше за ними следовали только немного солдат и немного чиновников, за их спиной всегда готовый флот. Они хватали молча и избегали животной серьезности. Она тоже была бы плохим стилем.

— Ничего удивительного! — сказал всадник в центре. — Тот, кто из года в год видит тысячи приходящих и уходящих кораблей, уже долго имеет весь мир перед своими глазами и расширяет свой горизонт легче, чем другие. В большинстве случаев живущие лицом к океану народы более опытны, лучше знают мир, чем те, кто смотрят в сторону внутренней части суши. Может быть, они более прочувствованы внутри, но широта направлена наружу. Среди нас она свойственна большей частью привычным к просторам ганзейцам, но в особенности также балтийским немцам, в их случае это дар не моря, а безмерности Российской империи. Они служили царям вплоть до Сибири, были необходимы при дворе так же как в армии, в институтах и в администрации. Они уже скоро несли Россию в себе так же, как Германию и западное образование. Они пережили польское господство в Курляндии, как и шведское в Эстляндии, и остались, в конечном счете, и под русским правлением, тем не менее — не все, но почти все — теми, кем они были.