Верховный король

Каер Датил был не только крепостью, но и хранилищем памяти, а также красоты, рожденной природой и руками человеческими. За его бастионами, в самом дальнем из множества просторных внутренних дворов, меж стройными лиственницами высились могильные курганы древних королей и героев. В залах с резными дубовыми стенами висело прославленное оружие и воспетые бардами знамена. В других были собраны чудесные изделия мастеров из всех кантрефов и коммотов Придайна. Здесь Тарен увидел, вновь испытав саднящую боль утраты, прекрасный кувшин для вина, вышедший из-под руки Аннло Горшечника.

В свободное от дел время друзья без конца бродили по крепости и каждый раз открывали для себя немало прекрасного и удивительного. Колл никогда прежде не бывал в Каер Датил и не переставал любоваться сводчатыми арками и башнями, которые словно парили над снежными вершинами гор за стенами крепости.

– Да, очень красиво, – повторял он. – И мастерски исполнено. Но башни возвращают мои мысли к яблоням, которые надо было подрезать. А без меня мой сад будет плодоносить не больше, чем эти камни.

Однажды в дверях самого маленького и скромного домика показался человек, кивком поманивший их к себе. Он был высок, его изрезанное глубокими морщинами лицо обрамляли длинные седые волосы. Грубый плащ воина свободно висел на его худых плечах, но ни меча, ни кинжала на скромном кожаном поясе видно не было. Ффлеуддур опередил всех, бросился к незнакомцу и, невзирая на снег, упал перед ним на одно колено.

– Это я, пожалуй, должен склониться перед тобой, Ффлеуддур Ффлам, сын Годо, – мягко улыбнулся старец, – и попросить у тебя прощения.

Он повернулся к остальным и каждому подал руку.

– Я знаю вас лучше, чем вы знаете меня, – сказал он и добродушно засмеялся в ответ на их непритворное удивление. – Меня зовут Талиесин.

– Главный Бард Придайна! – воскликнул Ффлеуддур, гордо и радостно улыбаясь. – Это он подарил мне арфу. Я у него в долгу.

– Не уверен, – ответил Талиесин, широким жестом приглашая всех в дом.

Они последовали за ним в просторную комнату, где было мало мебели – разве что несколько крепких стульев и скамеек да длинный стол из необычного дерева, которое переливалось и мерцало в свете очага. Вдоль стен до самого потолка теснились старинные книги и горы пергаментных свитков.

– Да, друг мой, – обратился Главный Бард к Ффлеуддуру, – часто я думал о том подарке. На самом деле это на моей совести.

Он посмотрел на барда проницательным взглядом, в котором, однако, сквозила добрая улыбка.

Если сначала Талиесин показался Тарену древним старцем, то теперь юноша уже не мог понять, сколько тому лет. Лицо Главного Барда, хоть и было иссечено морщинами, являло странную смесь мудрости и молодости. Одежда барда ничего не говорила о том высоком положении, какое он занимал в Придайне, да в этом и не было надобности. Как и у Адаона, сына Талиесина, у старца были серые, глубоко посаженные глаза, которые, казалось, видели больше, чем мог разглядеть обычный человек. Голос Главного Барда звучал тверже, чем у любого военачальника, и повелительнее, чем у короля.

– Мне были известны свойства арфы, когда я ее тебе давал, – продолжал он. – И, зная твой характер, я догадывался, что у тебя будут большие неприятности со струнами.

– Неприятности? – вскричал Ффлеуддур. – Ну что ты! Нисколько!.. – И тут же две струны лопнули с таким звоном, что Гурги испуганно вздрогнул. Лицо Ффлеуддура залилось краской до кончика носа. – Дело в том, что эта штука, – он с опаской еще раз глянул на арфу, – вынуждает меня говорить правду… э… немного больше правды, чем я бы сказал по своей воле. Но, думается мне, от правды никому еще вреда не бывало, а уж мне так точно.

Талиесин улыбнулся:

– Значит, ты усвоил важный урок. Тем не менее мой подарок был шуткой, хоть и не совсем. Однако ты сохранил эту арфу по доброй воле. Теперь я предлагаю тебе взамен любую, какую выберешь.

Талиесин указал на полку, где выстроилось множество арф, старых и новых, в том числе еще более изящных, чем нынешняя арфа Ффлеуддура. С радостным возгласом тот бросился к полке. Он любовно дотрагивался до струн, восхищался работой, хватая в руки то одну арфу, то другую.

Некоторое время он колебался, скорбно глядя на только что порвавшиеся струны своего инструмента, на исцарапанную и потертую раму.

– А… да ладно. Ты оказал мне честь, – смущенно пробормотал он, – но эта старушка вполне мне подходит. Иногда, клянусь Великим Белином, мне кажется, что она играет сама. У нее прекрасный звук… когда струны целы. Она отлично пригнана к моему плечу. Не то чтобы я принижал достоинства других арф, но мы с моей старушкой друг к другу привыкли. Да, очень благодарен тебе за щедрое предложение. И все же не стану ее менять на новую.