Вернейские гачи

 - Понимаешь, каждый раз я нахожу в этой книге что-то новое, - она пододвинула Рамо круглую скамеечку, его обычное "вечернее" место. - Вероятно, если бы у нас с тобой был опыт Макаренко, его глаза... - она вздохнула, не договорив.

 - О чем ты? Что тебя тревожит? - с живым участием нагнулся над нею Тореадор.

 - Наши старшие... Что из них выйдет? На Клэр, кажется, снова находит "бес". Вчера вдруг набросилась на Сюзанну, накричала на нее, налетела как буря. И все из-за пустяка, из-за Мутона, которого Сюзанна будто бы приучает быть подхалимом - униженно просить у каждого подачки. И при этом град оскорбительных слов: "Ты, видно, и сама такая же, вот и воспитываешь у собаки такие свойства..." Конечно, Сюзон в слезы, за нее вступился Жорж, а тут прибежал Ксавье и сцепился с Жоржем... Словом, вся наша тишина, весь порядок взлетели в воздух.

 - Ага, так вот почему мальчишки не разговаривали между собой вчера после обеда и даже ничего не спрашивали у меня, - задумчиво пробормотал Рамо. Он легонько дотронулся до руки Марселины, заглянул ей в глаза: - И все-таки не стоит придавать этому большое значение. Это все вспышки, Марселина, болезни роста.

 - И потом увлечение политикой, всеми наболевшими нашими вопросами, - не слушая, продолжала Мать. - Клэр вбила себе в голову узнать во что бы то ни стало, кто предал ее отца гестапо. Сказала мне: "Хоть всю жизнь на это положу, а добьюсь правды и расплачусь с предателем".

 - Она и мне. много раз так говорила, - кивнул Рамо. - Что ж, это ее право, мы не можем ей мешать. Вспомни, ведь она дочь Дамьена.

 - Помню, отлично помню, - отмахнулась Марселина. - Но ведь у нас школа, они должны учиться. А они вообразили себя уже зрелыми политическими деятелями, ездят к Кюньо - клянчат поручения: то собирают подписи под Воззваниями Комитетов Мира, то разносят повестки на профсоюзные собрания, то еще что-нибудь. И все уже состоят в союзах молодежи или в союзах "отважных"... Недавно зашла я в лопухи, а у них там, видите ли, идет важное совещание. Оказывается, приехал Этьенн, привез газеты, и они обсуждают последние международные события.

Рамо, чуть улыбаясь, смотрел на Марселину.

 - Что ж тут плохого? Вспомни свою собственную юность, Марселина. Разве ты была не такая же? А что ты мне рассказывала об этой жене рабочего, которой ты помогала? Дети живут одним дыханием со всей страной. То, что волнует народ, волнует и наших грачей. Разве ты хотела бы, чтоб они росли чистоплюями или какими-то мечтателями, утопистами, далекими от настоящей жизни?

 - Конечно, нет! - горячо сказала Марселина. - Но пойми, я так боюсь за них... У нас еще так много врагов...

Она встала, подошла к темному окну и принялась машинально ощипывать зеленую веточку аспарагуса. Рамо настороженно следил за ней. Потом, чтобы отвлечь ее, успокоить:

 - А что Этьенн? Ты видела их вместе? Клэр... по-прежнему? - Краска проступила у него на щеках.

Марселина повернулась к нему:

 - Кажется, да. Кажется, даже больше прежнего. Это настоящее, Гюстав, Ты не смотри, что им вместе всего тридцать с небольшим... - Она мельком глянула на Рамо и вдруг нахмурилась. - Так ты принес новую учебную программу? Тогда давай просмотрим ее сейчас вместе, - сказала она уже совсем другим, сухим и деловым тоном.

И вот они говорят о педагогической и учебной работе, говорят обстоятельно, подробно обсуждая каждую мелочь. За окном громко, как птицы, поют цикады, теплая ночь смотрит в окна, и Рамо кажется, что они - он и Марселина - одни на всем свете, затерянные, запертые в этой белой келье. Но голос Марселины - дневной и трезвый - приводит его в себя, и он снова погружается в осеннее расписание занятий, в планы и балльники грачей. Наконец он решается взглянуть на Мать и видит, что у нее совсем белое, усталое лицо.

 - Немедленно ложись, - решительно говорит он. - Тебе давно пора спать. Ты совсем не думаешь о себе, Марселина.

И, с усилием оторвав свое большое тело от низенькой табуретки, Рамо на секунду останавливается перед Марселиной, словно хочет ей что-то сказать, но говорит только "спокойной ночи" и выходит.

Марселина еще некоторое время неподвижно сидит - хмурая и вялая. Потом глаза ее обращаются к портрету, и она встает, чтобы, как всегда на ночь, постоять возле него, вглядеться в такое знакомое, любимое лицо.

И, как всегда в эти часы сна и тишины, ее обступают воспоминания.

Ее родина - город Лион, один из самых красивых городов Франции. Две реки пересекают Лион - Рона и Сона. Одна река желтая, мутная, другая - быстрая, прозрачная, с ледяным, искристым блеском на воде, потому что течет она и впрямь с ледников.

Весь город упирается в огромную зеленую гору, и гора эта точно отбрасывает свой зеленый цвет на все улицы и дома, и весь Лион светится свежим зеленым светом.