Вернись и полюби меня (ЛП)

Сейчас рядом с ней снова оказался Сев – переживший ее на семнадцать лет, и временами даже более опасный, чем она когда-то воображала. Лили вспомнила его полубезумную тревогу, когда она поскользнулась на лестнице, и как сверкали его глаза, когда он ударил того маггла, и как выходил из гостиной ее матери, и интонацию, с которой он произнес: “Я перестал быть Пожирателем”. Если она хоть раз и усомнилась, что влезший в окно Северус сказал ей правду, то даже не расслышала шепоток этих сомнений – настолько уверена она была, что перед ней Сев, который вырос в совершенно другого человека.

И все же в самой своей сердцевине он оставался все тем же. Лили знала, что это не какой-то двойник в его теле – нет, это точно был Сев, совсем взрослый, скорее всего – одинокий, настрадавшийся, и, возможно, даже слегка безумный.

“Северус, - подумала она, закрывая глаза – розы на боку чашки по-прежнему сплетались в венок. - Через что же ты прошел, пока я была мертва?”

Комментарий к Глава 7

*”Как пожелаешь” - это отсылка к фильму “Принцесса-невеста” (прим. авт.)

========== Глава 8 ==========

Северус вошел в дом своего детства, которым он владел на протяжении двадцати одного года и скоро будет владеть снова. Солнце садилось – большую часть дня оно провисело на бледном и мутном небе, и сейчас, на закате, ставшие яркими лучи пронизывали ровные шеренги домов и сквозь кухонные жалюзи падали на стены золочеными полосками.

Как всегда, он вошел в дом через черный ход. Как всегда, свет не горел – мать находила электричество слишком слепящим. Из-за этой ее привычки им не раз удавалось сэкономить на счетах, обходясь магическими огнями и ее фосфоресцирующей настольной лампой. Отец злился до невозможности, но выбора иногда не было – он пропивал все деньги, и платить по счетам оказывалось нечем.

В гостиной шелестели книги; мать паковала свою библиотеку. Она всегда заполняла все свободные стены книжными полками – единственная роскошь, которую отец и мачеха ей позволяли. Северус часто гадал, рассталась бы она с библиотекой, если бы могла выручить за нее хоть что-то. Он не был уверен – мать всегда казалась жадноватой, особенно до знаний. “Ориентируйся на свои сильные стороны, Северус, - не раз поучала его она. - Даже если они и кажутся не слишком надежной опорой”.

- Северус? - позвала она из гостиной. Он вслушался в ее интонацию – голос показался спокойным. Не то чтобы он мог ей отказать, будь это не так.

Уже не в первый раз Северус подумал, что ему, скорее всего, удавалось так долго выживать только потому, что в нем, как и во всех чистокровных – или наполовину чистокровных – детях с младенчества укоренились те привычки, которых требовал от своих Пожирателей Темный Лорд. Вежливость в условиях жесточайшего давления. Постоянное ожидание телесных наказаний. Слепое послушание, когда на тебя смотрят – и молчаливое восстание, как только бдительный надсмотрщик поворачивается спиной.

Неохотно он подошел к дверям гостиной, но мать лишь продолжала восседать на своем кресле, обитом пыльно-зеленым бархатом. Кресло это было магическим; время от времени оно посапывало, словно во сне, или шевелило ножками, выполненными в виде когтистых лап. Северус видел это кресло даже в самых ранних воспоминаниях матери; она взяла его с собой, когда вышла замуж – точно так же, как и все остальное, чем она сейчас владела. Насколько ему было известно, она никогда не возвращалась в магический мир, если не считать той поездки в Мунго, когда он был еще совсем маленьким. Все его школьные принадлежности и учебники перешли к нему от нее; мать даже шила ему школьные мантии из купленных в городке отрезов черной ткани.

Невольно он задумался, откуда она взяла траурную одежду. Зная ее, вероятнее всего, из сундука с приданым.

Сейчас Эйлин занималась библиотекой. Какая-то система в ее действиях явно была – книги шуршали в воздухе, пролетая через комнату, и сами по себе собирались в стопки у всех четырех стен. Она читала – в левой руке держала книгу, правая покоилась на подлокотнике, а кончиками пальцев небрежно придерживала волшебную палочку.

Помедлив, мать подняла на него взгляд. Лицо ее было безмятежно и ничего не выражало.

Она махнула волшебной палочкой – к счастью, всего лишь указывая в направлении старой софы с некрасивой оливково-зеленой обивкой.

- Садись, - приказала мать, и голос ее был таким же, как и лицо, ровным и бесстрастным.

Ей захотелось поговорить. Просто чудесно.

Северус не мог вспомнить, происходило ли в прошлый раз то же самое. В напластованиях воспоминаний о периоде юности не нашлось ничего более внятного, чем смутная мысль о том, что смерть отца отчего-то удивила его куда больше, чем он того ожидал. Попытался вспомнить, тосковал ли он когда-нибудь по отцу, но не нашел ни следа от этой эмоции. Слишком давно это произошло, да и чувство даже тогда должно было быть весьма расплывчатым.