Вернись и полюби меня (ЛП)

Он почти ответил “нет”, но осекся. Визит в больницу абсолютно сбил его с толку – как его собственным душевным смятением, так и царившим в больнице хаосом; однако он не забыл тот первый вечер в этом молодом теле, когда прямо посреди сырой и промозглой улицы вдруг осознал, что для магглов он все равно что пустое место. Когда-то этот факт стал бы для него тяжким испытанием, но сейчас, когда его постигла куда худшая участь, это чувство несло ему только успокоение. Выживи он в войне – это было бы невозможно.

Однако быть неприметным для магглов – слишком мало. Особенно в долгосрочной перспективе. В отличие от Лили, Северус плохо разбирался в этом мире. За время каникул он узнал от нее больше, чем от отца за семнадцать лет, поскольку отец никогда ничему его не учил – только как яростно презирать весь свет, пока даже кости твои не истлеют.

- Я справлюсь, - произнес он. Возможно, что и впрямь справится, если придется. Бывало и потруднее.

- Ты должен культивировать в себе этот навык, - сказала мать, - если получится. Для чистокровного волшебника – для всех чистокровных – маггловский мир совершенно непостижим. Слизеринец не вправе игнорировать столь значительную часть реальности, которая может причинить ему существенные неудобства. В таком мире слишком многое ему неподвластно. Самой мне никогда не удавалось освоить это искусство, а сейчас уже и пробовать поздно. Но я не то хотела с тобой обсудить.

Она снова умолкла. Комнату теперь освещал только огонь в очаге – блики солнечного света высоко на голых стенах уже давно померкли.

- Я долго откладывала эту беседу по целому ряду причин - не буду утомлять нас обоих их перечислением, - начала она медленно. Разумеется, допытываться Северус никогда не станет – приличным детям это не положено. - Но сейчас ты уже достаточно взрослый - даже более, чем достаточно. Надеюсь, что-то из сказанного даже осядет у тебя в голове.

Северус молча выжидал. Матери повезло даже больше, чем она предполагала: сейчас все разумные аргументы осядут у него в голове куда более охотно, чем в шестнадцать. Он уже не такой идиот, каким был тогда – хотя бы в некоторых аспектах.

- Прошлым летом, - сказала она задумчиво, - когда ты постоянно прятался у себя в комнате, выглядел так, словно у тебя сердце разбилось, и больше не произносил имя той девочки, я подумала, что это уже случилось.

- Это? - переспросил Северус.

Ответный взгляд его матери к дальнейшим расспросам не располагал.

- Буду весьма признательна, если ты не станешь меня перебивать, - отчеканила она таким голосом, что даже огню в камине захотелось бы съежиться. - Полагаю, я достаточно разумна, чтобы объяснить свою мысль без чужих подсказок.

Северус решил, что лучше всего совершенно заткнуться и даже не извиняться. Сильнее она не рассердилась – значит, угадал он верно.

- С того самого момента, как я встретила эту девочку, - продолжала мать, снова расслабляясь до задумчивого тона (ну да, если только “удостоить миссис Эванс недоверчивым взглядом вместо рукопожатия” можно обозвать “встречей с Лили”…), - я знала, что она разобьет тебе сердце.

Северус почувствовал, как от упомянутого органа по венам начал расползаться лед – точно сосульки по проводам на линиях электропередачи.

- Такова обычно участь подобных нам, - продолжала мать. Голос ее становился все более далеким и бесстрастным – окклюменция словно осушала все ее эмоции, отводя их в глубокую темную воронку. - Особенно когда мы сталкиваемся с теми, кого все любят. Ты же не посмеешь отрицать, что ее превозносит пол-Хогвартса слепых обожателей?

Хотя Северус ни за что не согласился бы с тем, что превозносить ее могут только слепцы, с одним он спорить не мог: Лили действительно всегда восхищались. Иногда – почти всегда – это ее напрягало, и Северус не одно десятилетие не мог уразуметь, почему. Неужели она предпочла бы, чтобы ее ненавидели, презирали или же не замечали? Неужели популярные люди действительно верят, что автоматическая враждебность хоть в чем-то менее поверхностна, чем автоматическая симпатия?

Он довольствовался коротким:

- Да. Лили действительно популярна.

- Почему? - спросила мать – так, словно сама прекрасно знала ответ, но хотела выяснить, знает ли его он.