Верность

Старик открыл ей дверь и что-то сказал. София, сняв пальто и сумку, повесила их на вешалку, неспешно надела синий халат и расправила его на себе. Как она хороша. Это она. Слегка осунувшееся лицо, короткая стрижка, длинная гибкая шея. Она что-то сделала около прилавка, и в магазине загорелся свет, тогда она дотронулась рукой до мочки уха. Время убрало с ее щек детскую припухлость, он узнал ямочки, которые появлялись всякий раз, когда она пыталась сосредоточиться на лекциях. Его накрыла ностальгия, а он знал, что за ностальгией скрывается нежность. Как ему хотелось почувствовать эту нежность раньше, когда он был просто профессором, а она – просто студенткой. Как ему хотелось не иметь ничего общего с другими женщинами, смыть с себя чужие тела и причислить их к ряду болезненных отказов. Несмотря на холод, он не завязал крепче шарф, а, поправив рюкзак, оперся плечом о стену и стал тайком подглядывать через витрину. Он смотрел, как София закатала рукава, ее руки были унизаны браслетами. Теперь он чувствовал и боль, и облегчение от возбуждения, которое его преследовало, оно не дремало, но он научился им управлять. Девушка среди полок хозяйственного магазина, чьи черты и движения были ему знакомы, обрела четкую форму в четко очерченной рамке, без противоречий и острых углов, вобрав в себя красоту потерянного времени. Ему захотелось попрощаться с ней, он смотрел, как она говорит что-то старику, роясь в ящичке у того за спиной.

София поднялась на стремянку, из-под халата выглядывали сильные ноги, затем слезла и сказала отцу:

– Съешь что-нибудь.

– Á no fèma[14].

Однако она протянула ему пластиковый контейнер с кускусом и овощами:

– Съешь хоть пару ложек.

Отец указал на одну из витрин:

– С Рождества прошло уже два месяца.

Пробравшись сквозь выставленный товар к витрине, он схватился за край пурпурной змейки-гирлянды и принялся стаскивать ее, наматывая себе через плечо.

– София, выдерни вилку из сети.

Но та только рассмеялась, увидев отца в образе новогодней елки – сухой как щепка, оплетенный мигающими огоньками.

– Погоди-ка, – она вытащила телефон и сделала фото.

– Ох ты у меня и хвастунишка!

– Ну стань в позу!

– Еще чего!

– Ну пап!

Свернув пурпурную змейку, он отключил гирлянду:

– И не вздумай выложить это в интернет!

– Ну можно, а?

– Нет!

– Ты у меня красавчик, сам погляди!

Отец отложил в сторону гирлянду и принялся искать журнал, куда они записывали заказы. София протянула ему телефон: как же он постарел, огоньки, по крайней мере, добавили ему красок.

– Fá cum ut pèr[15].

– Значит, выкладываю.

Обработав фотографию так, чтобы лицо отца оставалось в тени, она добавила надпись «Дед Мороз упорствует, наступит ли весна?», семь хештегов и выложила в «Инстаграм».

Маргерита наткнулась на этот пост через сорок две минуты, пока ждала ответ по поводу престижной трехкомнатной квартиры в районе Москова. Смешной и милый снимок почти веселого отца. Наверное, они хорошие люди, подумала Маргерита. Она захотела было набрать мужа, но передумала: в принципе, ей хватило его бодрого голоса после собеседования, она понимала, что этот день нужно просто пережить. Расположившись поудобнее на стуле, она посмотрела на улицу. С ее места было отлично видно корсо Гарибальди и гуляющих прохожих. Ей нравилось, когда молодые пары читали объявления в витрине агентства, а затем заходили в офис. Она всегда старалась перехватить их и быть предельно честной: завуалированно предупреждала обо всех рисках, вышедшем из строя оборудовании, шумных соседях, изменениях в оплате услуг кондоминиума. И все из-за махинаций с Конкордией и осознания того, что ее работа доставляет ей неприятности – небольшие, но ощутимые. Находиться весь день в офисе с семью коллегами, каждый из которых себе на уме, трудиться во благо американской фирмы, сидеть за письменным столом со стандартным набором канцелярских принадлежностей – в конце рабочего дня ей хотелось придать этому хоть какой-то смысл.

Каждый раз, проходя мимо своего бывшего агентства, она заламывала руки: в последнее время она ходила туда намеренно – на месте агентства открыли бар, но паркет и отделка стен остались прежними. Маргерита заходила в бар, заказывала напиток и смотрела на паркет и стены, успокаивая себя тем, что все еще вернется на круги своя.

Так и не дождавшись письма с подтверждением о продаже трехкомнатной квартиры в районе Москова, Маргерита поднялась со своего места. Объяснив коллеге, что ей необходимо проведать мать – ничего серьезного, с клиентами она переговорит по телефону, – Маргерита вышла с работы и пешком дошла до Монтенаполеоне, заглянула в «Кова», рассматривая пирожные, остановила выбор на «дипломатичи». Она представила мать у витрины среди покупательниц в дорогих мехах: портниха с виа делле Леге, такая маленькая, что и не разглядишь из-за спин клиенток. Скромные матери в кондитерских для богачей и заботливые отцы в новогодних гирляндах.

Когда Маргерита пришла домой, Анна дремала.