Верность

– По-моему, Бронислав Казимирович, они хотели освободить Полговского. Полицейский говорит, будто Григорьев по телефону сообщил, что на корабле бунт.

– А разве он на берегу? Ведь он должен стоять на вахте?

– Я его отпустил на берег. У него заболела жена. Но я не думаю, чтобы он мог позвонить в полицию. Как вы считаете?

– Это нужно проверить.

– Проверка произойдет сама собой, – вмешался Глинков, – если Григорьев завтра явится на корабль, значит, он не звонил. Я лично в честности Якова Евграфовича совершенно уверен.

– По-моему, обстановка тревожная, и нужно сейчас же вызвать с берега командира, – предложил комиссар.

– Сейчас три часа ночи, Бронислав Казимирович, – отвечал старший офицер, – но если вы настаиваете, можно послать туда штурмана. Он, конечно, доберется, хотя бы пешком: напрямик через Наньдао не так уж далеко. Только небезопасно сейчас это.

– Не так уж и опасно. Я бы сам пошел, но на корабле быть обязан: мало ли что ещё здесь может случиться!

– Хорошо, Бронислав Казимирович. Раз вы настаиваете, сейчас мы штурмана сменим, а на вахту вступлю я сам.

92

Съехав на берег и погрузившись в темноту безлунной ночи, штурман решил идти через китайский город, а не кратчайшей дорогой на французскую концессию. Прямая как стрела, эта дорога резала поля и огороды, шла мимо деревенек, жавшихся к глинобитной стене Наньдао, и по ночам была пустынна. «На ней, наверное, засады, – подумал он, – запросто в темноте подстрелят, а труп спрячут». Подтверждая его опасения, где-то вдали, похоже на этой дороге, как телега по булыжной мостовой, протарахтела длинная очередь. «Гочкис», – констатировал марку пулемета Беловеский и пошел через арсенал.

Обойдя сухой док и стоявшую в нем американскую канонерскую лодку «Хелена», с похожей на папиросу высокой желтой трубой, он повстречался с двумя возвращавшимися на неё матросами.

– Hallo, boys![49] – окликнул их штурман. – Как там китайские солдаты? Не стреляют ещё?

– Пока нет, сэр. Но нас спешили, рикш прогнали. От городских ворот топаем. Забрали бы черти в ад всех этих вояк с их храбрыми генералами! Теперь накажут нас за опоздание. – И матросы скрылись во мраке.

Вот наконец и ворота из арсенала в город. Они не освещены и заперты. В них смотрят два пулемета на смешных треногах, похожих на гигантских водяных пауков. Кругом толпа солдат. Сидят прямо на мостовой, за спиной неуклюжие ранцы, на коленях винтовки. Тихо разговаривают, пахнет луком и скверным табаком.

Штурман решительно направился к проходу через караулку. Щегольской костюм, американская фетровая шляпа и суровый взгляд произвели должное впечатление: пожилой унтер-офицер молча распахнул дверь а посторонился. Пройдя через караулку с её удушливыми запахами, Беловеский зашагал по давно не метенной булыжной мостовой.

Наньдао, казалось, вымер. На пустынную, не освещенную улицу, как глаза мертвецов, выпучились темные прямоугольники окон. Что там внутри? Есть ли люди? Не слышно даже детского плача. Только шаги гулко отдавались в ущелье между рядами четырехэтажных доходных домов. Ветер нес навстречу волны бумажного мусора и едкие запахи отбросов.

Но скоро он убедился, что спряталось и притаилось только население. Через несколько кварталов в переулках толпились солдаты, сверкали штыки, из подворотен торчали стволы пулеметов. На перекрестках рядом с полицейскими стояли пехотные офицеры с примкнутыми к деревянным кобурам-прикладам длинноствольными маузерами. При свете поднятого солдатом бумажного фонаря они подозрительно разглядывали шагавшего через город чужеземца и тихо переговаривались.

– Мэй-гуй,[50] – услышал штурман за своей спиной, но счел благоразумным идти не оборачиваясь. «Меня принимают за американца. Что ж, это безопаснее».

В кармане брюк он сжимал рукоятку тяжелого кольта. Прошел ещё несколько кварталов. Вот и круглая площадь перед Южным вокзалом. Но не видно обычной здесь толпы рикш. Вместо них – солдаты. Ровными рядами составлены в козлы ружья, нелепо торчат щиты и стволы двух снятых с передков полевых орудий. Тут его задержали. Несколько полицейских жестами направили его к группе китайских офицеров, окруживших легковой автомобиль. На заднем сиденье развалились американские морские пехотинцы, один из них, судя по нашивкам, сержант. Китайцы жестами и криками требовали, чтобы пассажиры вышли из авто, а они кричали шоферу, чтобы он ехал дальше. Но китаец шофер прекрасно понимал, чем кончится его попытка исполнить желание пассажиров.

Сержант, увидев подошедшего европейца, медленно встал и обратился к штурману по-английски:

– Чего они хотят от нас, сэр? Почему задержали?

– Вы с «Хелены», ребята? – спросил штурман.

– Совершенно верно, сэр. Мы были в наряде «эм пи».[51] Потом зашли к девочкам. Поужинали и поехали на корабль. Скажите этим вооруженным дикарям, чтобы нас пропустили.

Китайцы с интересом слушали этот разговор и, не поняв ни одного слова, тем не менее поняли смысл.

– Бусин! Бусин![52] – воскликнули они, дополняя свои возгласы взмахами рук по направлению к арсеналу. Штурман понял.