Верность

– Не всё ли равно кто? Ясно только, что не Григорьев. Человек он скромный и очень честный. Как можно такому офицеру не верить?.. Одно плохо – нерешительный очень.

– А Нифонтов?

– А Нифонтов, Бронислав Казимирович, прошлой ночью вел себя, как и подобает старшему офицеру в отсутствие командира. Достоинства своего не уронил и никаких оплошностей не сделал.

– Напрасно он Григорьева на берег отпустил. И со мной это не нашел нужным согласовать.

– Может быть. Но в результате на вахте оказался штурман – хороший вахтенный начальник. Григорьев, вследствие недостаточного знания английского языка, мог бы и растеряться, и инициатива перешла бы к часовому у флага. Кто тогда стоял? Губанов? Этот запросто мог выстрелить. А там и пошло…

– Пожалуй, вы правы, – согласился комиссар.

– Ну а теперь я должен ехать к харбор мастеру и заявить решительный протест по поводу действий его речной полиции, – сказал командир.

95

Харбор мастер Шанхайского порта немедленно принял Клюсса. Это был седой благообразный англичанин лет шестидесяти с красным, обветренным лицом и ухватками старого капитана-парусника. Его давно интересовал русский корабль – белая паровая яхта, прибывшая с Камчатки и отказавшаяся идти во Владивосток. Говорят, прошлой ночью на ней был бунт. Интересно, как справился со своей командой русский командир? Ещё год назад, при первой встрече, он показался смелым и решительным. Вот такие прежде плавали здесь на русских военных парусниках.

В те далекие времена бунтовщиков вешали на реях. Теперь другие порядки. Их лишь сажают в тюрьмы. Корабли обзавелись высокими дымовыми трубами, обросли броней, с их мачт исчезли паруса, а с палуб Iron men of wooden ships.[55]

Русский командир вошел в полной форме, молча поклонился и, звякнув саблей, сел в предложенное ему кресло. На лице – сдержанный гнев.

– Насколько мне известно, сэр, – начал он без обычных приветствий, – речная полиция находится в вашем подчинении?

– В моём.

– Не откажите тогда объяснить, чем вызвано ночное вторжение на вверенный мне корабль начальника речной полиции Меллауса? Разве он не знает, что «Адмирал Завойко» военный корабль, на котором в любых случаях обходятся без полиции. Кроме того, я стою в китайских водах, вне зоны его деятельности. Чем же вызваны такие смелые действия полицейских чинов?

– Я ещё не имею донесения капитана Меллауса, сэр, но слыхал, у вас был бунт…

– А я, сэр, слышал другое: что у вас взбунтовалась речная полиция.

Оба обменялись сдержанными улыбками. Это сломало лёд и как-то сразу создало дружескую атмосферу.

– Похоже, что кто-то надул нас обоих, – отвечал харбор мастер.

– В этом я не сомневаюсь, сэр. И даже скажу вам, кто надул. Это исключенный с русской службы командер Хрептович, сейчас капрал волонтерского корпуса.

– Я его не знаю. Впрочем, вспоминаю, сэр. Это он полгода назад пытался взять на абордаж ваш корабль на Шанхайском рейде? Он не сумасшедший, сэр?

– К сожалению, не только он, сэр. Начальник речной полиции сделал свой ночной визит, имея его в свите.

– И он был у вас на борту?

– На корабль его не пустили, но на полицейском катере он был.

Харбор мастер удивленно поднял брови и отвел взгляд на модель любимого корабля «Летящее облако», на котором он обошел все моря и океаны. Корабля давно не существует, но искусно сделанная в Гонконге модель напоминала ему о молодости, о днях, полных отваги, риска, побед над стихией.

«Русский командир прав, – подумал старый моряк, – речную полицию пора приструнить и вытравить из неё повадки королевской морской пехоты». Взглянув на Клюсса, он заключил:

– Я разберу этот прискорбный инцидент, сэр, и воздам должное моим подчиненным. А вас прошу принять мои искренние извинения.

Клюсс встал и, поклонившись, надел фуражку:

– Со своей стороны считаю долгом предупредить вас, сэр, об отданном мною распоряжении: если муниципальные полицейские ещё раз самовольно взойдут на борт вверенного мне корабля, они будут арестованы и переданы китайским властям.

Харбор мастер молча поклонился, подумав: «Русский медведь всё-таки не удержался и на прощание показал когти». Когда дверь за командиром «Адмирала Завойко» закрылась, он подошел к окну. У таможенной пристани покачивался моторный катер под русским военным флагом. Приняв на борт командира, катер отвалил. Баковый матрос, положив отпорный крюк, поставил на носу флагшток с длинным вымпелом, чтобы все знали, что на катере командир корабля. Глядя вслед удалявшейся шлюпке, харбор мастер подумал: «Вряд ли у этого офицера могла взбунтоваться команда. На большевика он тоже непохож. Загадочные люди эти русские».

96

Через неделю Глинков сказал комиссару: