Верность

Митя долго объяснял. Русских слов ему не хватало, он волновался и мешал их с китайскими. Наконец штурман понял: полковник намерен задержать Митю заложником до тех пор, пока на гауптвахту не приведут Ходулина.

– Ладно, Митя, сиди здесь, пока я съезжу к командиру. Он тебя выручит, – сказал штурман и, откозыряв полковнику, вышел.

Нахмурившись, Клюсс слушал Беловеского.

– Значит, Митю задержали? Плохо. Передавать им Ходулина я не собираюсь. Ни судить его, ни наказывать они не имеют права. И на их суд «свидетелем» я его не пошлю. А вот с Митей плохо получилось. С ним они могут поступить по своим законам. Ведь он китаец!.. Из всего, что мне стало известно, неясно одно: действительно ли Ходулин напал на китайского часового и что его на это толкнуло?

– Я так понял Митю, Александр Иванович, но вы сами знаете, как он говорит по-русски.

Вошел комиссар. Командир поднял на него мрачный взгляд:

– Ну как ваш Ходулин, Бронислав Казимирович?

– Посадил в канатный ящик. В карцере с Макеевым сидеть не пожелал.

– Пьян?

– Да нет. Пожалуй, уже протрезвился.

– Как он объясняет происшествие с китайским часовым?

– Несерьезно, Александр Иванович. Он говорит, что подошел к солдату и поздравил его с праздником. А тот в ответ ударил его штыком. Но, поскольку Ходулин русский матрос, штык сломался. Больше, говорит, ничего не помнит.

Штурман едва сдерживал смех, но Клюсс был серьезен.

– Видимо, дело обстоит не совсем так, Бронислав Казимирович. Китайский солдат нерешительно угрожал оружием, действовать им боялся и не собирался. А Ходулин, наоборот, действовал быстро и решительно. Оружие вырвал и, говорят, поломал. А это уже не шутка. Вы понимаете, чем это пахнет?

Комиссар и штурман молчали.

– Ходулин будет наказан нашей властью, в дисциплинарном порядке. Он это знает, но забывает о главном. По нашим старым законам, например, часового посадили бы на несколько лет в тюрьму. Думаю, что и у них законы не мягче. А с ни в чем не повинным Митей они могут расправиться беззаконно и жестоко. Главный виновник этой глупой трагедии и в ус не дует. Правильно сделали, что посадили его в канатный ящик. Пусть сидит там до утра, а завтра я с ним поговорю. Можете идти, Михаил Иванович.

За вечерним чаем все были поражены неожиданным сюрпризом: поднос с чайной посудой внес в кают-компанию одетый в белоснежную куртку… Митя! Отвечая на вопросы, он наконец объяснил, что вернулся на корабль вслед за штурманом. На его возвращение никто не обратил внимания, кроме ресторатора, который сейчас же послал его мыть посуду. Ушел он от китайского полковника очень просто. Через минуту после того, как штурман откозырял и вышел, к дому подкатил на автомобиле важный генерал. Полковник бросился его встречать, совершенно забыв о заложнике. А Митя тихонько ускользнул черным ходом сначала во двор, а затем через открытую простодушным денщиком калитку на улицу. Вовремя сообразив, что прямой путь на пристань самый опасный, он пошел через судостроительный завод и вместе с толпой окончивших дневную смену прошел в ворота арсенала. А затем по окраинам Наньдао добрался до пристани.

Вечерний чай со свежими булками пили шумно и весело. Только комиссар отсиживался в каюте да штурман был молчалив и мрачен. Он думал о китайском солдате, который, наверно, уже избит фельдфебелем и сидит в карцере. Вот уж действительно в чужом пиру похмелье!

74

Среди мирт и акаций на рю д'Обсерватуар стоял двухэтажный дом. Половину его занимала квартира генеральши Зайцевой. Сам генерал был здесь только раз. Он ещё работал в Харбине, вербуя добровольцев для банд генерала Пепеляева и Ракитина, готовивших диверсию на Охотском побережье.

Генеральша Зайцева, очень подвижная дама с грубым контральто и изысканными манерами, принимала гостей. В ожидании ужина в гостиной сидели генерал-лейтенант Тирбах с приехавшим из Вузунга братом, семеновские генералы Сыробоярский и Савельев, полковники Рафалович и Евецкий, Нахабов, Хрептович, корнет Рипас и ещё несколько офицеров. Прекрасный пол был представлен только Зайцевой, постоянно хлопотавшей по хозяйству, и Волконской-Таубе. Все были в штатских костюмах, у большинства плохо гармонировавших с молодцевато выпяченными грудями и успевшими поседеть гусарскими усами. Только Хрептович был в песочного цвета форме шанхайского волонтерского корпуса да баронесса в защитной форме Христианского союза молодых людей.

Уже успели наговориться о походах, невзгодах, вспомнить былых послушных солдат, унтер-офицеров и денщиков, поругать большевиков, разрушивших уютное генеральское житье при – да будет ему земля пухом – покойном императоре Николае Александровиче… Шла оживленная беседа об «Адмирале Завойко» и его несговорчивом командире. Ожидался приезд в Шанхай атамана Семенова, которому очень кстати была бы собственная паровая яхта. Ждали Гедройца. Он прямо из врачебного кабинета должен был привезти Полговского. А пока генералы с интересом слушали баронессу.