Вернулся солдат с войны

- Да я бы тебя порвал как тузик грелку! Ты бы у меня на коленях ползал, ботинки мне языком вылизывал!

В голосе Рыжего и его виде было страстное желание увидеть конвойного, ползающего у его ног и детская уверенность, что не служивший и не имеющий спортивных достижений допризывник с тонкой шеей сможет поставить на колени отслужившего парня, вооруженного пистолетом Макарова.

- Посмотрим, - ответил конвойный.

Я уловил интонацию - она была спокойной - и понял, что конвойный Рыжему не попустит. Рыжий же, чувствуя себя за решеткой вполне в безопасности, отвязывался на конвойного как Моська на Слона.

Он был глупый этот Рыжий. Прежде, чем дразнить конвой и веселить соседей, ему следовало бы обзавестись ключами от своей секции, чтобы наглухо в ней закрыться. Потому, что как только автозак приехал на задний двор суда и остановился, конвойный открыл дверцу его секции, зачитал несколько фамилий и скомандовал:

- На выход.

Моя фамилия была названа, но я сидел в другой секции и потому вышел из автозака после всех. Автозак стоял во дворе суда напротив служебной двери. Чтобы зайти в здание нужно было сделать всего несколько шагов по бетонированной дорожке, справа и слева от которой стояли четыре милиционера из встречного конвоя. Выводили по одному - "первый пошел, второй пошел" - и о побеге можно было забыть. Хорошо бежать, когда у тебя есть документы на другое имя и чемодан денег, а я куда побегу? Домой, к маме?

За служебной дверью суда был просторный тамбур, в который можно набить человек сорок, если ставить их плотно. В тамбур выходили двери четырех боксов и еще одна дверь вела в коридор суда. Я прикинул, что если в каждый бокс сажать человек по пять, то если выгрузят человек двадцать, нам не будет тесно.

Выгрузили не двадцать.

Выгрузили четырех малолеток, проходивших по убийству, во главе с Рыжим, двух строгачей, меня и еще какого-то малолетку, по виду лет тринадцати. Меня сильно удивил его вид, я думал, что у нас таких маленьких не судят. Еще сильнее меня удивило, что четверых сопливых убийц заперли в один бокс, строгачей в другой, а меня с малолеткой в третий. Понятно, что строгачей и малолеток вместе содержать нельзя. Выходит, что малолеток можно кидать к усиленному режиму?

Нас всех заперли в боксах и было слышно, как конвой запер дверь на улицу, через которую нас только что ввели, выгрузив с автозака. Послышался лязг замка открываемого бокса и уже знакомый голос конвойного, на которого Рыжий наскакивал по дороге на суд и обещал порвать.

- Ей ты, мурло рыжее! Ты, кажется, хотел выйти со мной один на один? Выходи, схлестнемся.

- Не, командир, - включил задний ход Рыжий.

Одно дело красоваться, чувствуя себя в безопасности и распаляясь от безнаказанности, другое дело - расплачиваться по выданным счетам своей собственной мордой.

- Выходи, урод, а то я сейчас в бокс "Черёмухой" брызну.

- Ачоято?

Вот оно!

"Ачоято?"

На русский язык это короткое японское слово переводится: "почему именно я?".

Слово "ачоято?" всегда и всюду произносят те и только те, кто чуть ранее произнёс другое японское слово - "ачотакова?".

Неразлучная парочка - великий индейский вождь Ачотакова и его очаровательная жена Ачоято. Повсюду вместе. Покличешь одно - придёт и другое.

Сперва тупое животное напорет косяков, потом, на сделанное ему замечание, ответит ачотакова? и, наконец, когда ему предложат ответить за свои поступки, вылупит свои глупые обмылки и промычит:

- Ачоято?

Ачоято? - это последнее слово животного, которое пока еще не бьют, но оно понимает, что скоро неизбежно будут.

- Выходи, Димон, - сдали Рыжего трусливые подельнички, - а то он сейчас и в самом деле "Черёмухой" брызнет.

Не чувствуя больше за собой ни поддержки, ни одобрения, Рыжий вышел из бокса в тамбур.

Послышались шлепки трех увесистых пощёчин и я не думаю, что это Рыжий навешивал конвойному, потому что голос конвойного спросил:

- Ну, что? Сходил со мной один на один?

- Мугу, - печально промычал Рыжий.

- Кто кому ботинки лизать будет, урод?

- Никто никому.

- Не понял ответа! - новая оплеуха, - Кто кому будет лизать ботинки, чмо?

- Я - вам, товарищ сержант.

- Какой я тебе "товарищ", чмо? - и звук оплеухи.

- Гражданин начальник.

- После суда я тебе перед тюрьмой ещё ума прибавлю, - пообещал конвоир.

- Совсем их на тюрьме разболтали, - встрял голос другого конвойного, - Ваще себя вести не умеют.

Не прошло и минуты, как этот же голос громко спросил:

- Сёмин, ты в каком боксе?

- В третьем, - отозвался я.

Отперлась дверь моего бокса и двое конвойных вывели меня в свободный бокс.

- Ты где служил? - очень негромко, чтобы их не могли услышать в соседних боксах, спросили они меня.

- В Афгане, - еще тише ответил я.

- Десантура?

- Нет, махра.

- Мы слышали о тебе. Тобой Синдяйкин интересовался. Как ты сам-то?

- Да, нормально, в общем. Привет от меня Николаю Ильичу передавайте. Скажите всё хорошо у меня, по жизни всё ровно, положение нормальное.

- Там мать и девушка твоя в коридоре. Может, передать им чего?

- Спасибо. Я их сейчас сам в зале увижу.