Вернуться и вернуть

— Нет, — приходится признаться. Хотя не всегда нужно быть честным, в этот раз лукавство ни к чему.

— Я вижу. — Она встаёт и подходит к окну.

— Что ты видишь?

— Тебе не нужна женщина.

— Ошибаешься. Очень нужна. Но ты дорога мне совсем в ином смысле… Надеюсь, это тебя не оскорбляет?

— Нет. — Коротко стриженная голова йисини печально качнулась. — Немного удручает разве что. Но настаивать не могу.

— Спасибо.

— За что? — Она удивлённо оборачивается.

— За то, что предоставляешь мне свободу действий.

— М-м-м-м… Не за что.

Тихий шелест свидетельствует: как минимум одна из кайр покинула ножны.

— Я бы не советовал.

— Не советовал чего? — Юджа как заворожённая смотрит на своё отражение в зеркальной глади лезвия. Смотрит и вдруг испуганно вздрагивает. — Она… она меня держит…

Вздохнув, поднимаюсь из кресла. Ну вот как всегда, ни сна, ни отдыха… Кладу ладонь поверх пальцев йисини, судорожно обхвативших рукоять. Проходит очень долгая минута, но сталь всё же подчиняется, закрывая свою вечно голодную пасть. Юджа встряхивает освобождённой рукой и некоторое время не желает встречаться со мной взглядом. Понимаю почему. Убираю кайру обратно в ножны и застёгиваю перевязь на поясе.

— Что это было?

— Маленький семейный секрет. МОЁ оружие не следует трогать. Опасно для жизни.

— Но почему?

— Потому, что Пустота может быть только заполнена или расширена, и никак иначе.

— Пустота? — Женщина непонимающе поднимает брови.

— Не обращай внимания… Иногда я говорю глупости.

— Нет, ты всегда говоришь то, что нужно. И не спорь! Пожалуйста…

— Не буду. Слушай… раз уж ты зашла… Трактиры уже открыты, как думаешь?

— Трактиры? — Она морщится. — А тебе не многовато будет… после вчерашнего?

— В самый раз! Если, конечно, ты знаешь необходимые достопримечательности сего славного города, — подмигиваю.

— Если хочешь выпить, пойдём к дяде! — предлагает Юджа.

— Э нет! Южных вин я вчера накушался на год вперёд!

— Южных вин?.. Уж не пил ли ты… — Тёмные глаза блеснули внезапной догадкой.

— Именно его!

— Тогда тебе лучше просто погулять на свежем воздухе. Ну-ка собирайся поживее!

* * *

Вообще-то я не очень люблю гулять, потому что не вижу в этом занятии особого смысла. Судите сами, если гуляешь один, то рано или поздно увязаешь в размышлениях, совершенно не относящихся к окружающим тебя пейзажам. А если гуляешь с кем-то вдвоём (втроём, вчетвером и далее по нарастающей), природы и архитектуры вовсе нет, поскольку все силы бросаются на то, чтобы поддерживать беседу и не упускать реакцию собеседника на твои ответы и вопросы, что не очень получается.

Впрочем, в этом смысле Юджа была идеальным спутником: когда нужно — молчала, когда нужно — говорила. Причём говорила немного и большей частью по делу. В частности, я узнал, что Курт получил свои «горячие» и от неё, после того как она выбила из слуги, который находился тогда вместе с ним в городе, описание произошедшего. К концу прогулки я отчётливо убедился лишь в одном: поначалу идея заполучить мои кайры и в самом деле казалась Юдже удачной. Но вчера вечером её настигло раскаяние, которое только укрепилось после неприятного «знакомства» с одним из клинков поближе. А ведь я предупреждал… Почему никто и никогда меня не слушает? Я же говорю серьёзно и серьёзные вещи! Ну почти всегда…

Галантно проводив йисини до дома купца (заходить не стал по двум причинам: не хотел видеть нечаянную жертву моего раздражения и не имел ни малейшего желания попасть в очередной круг планов иль-Руади касательно моей женитьбы), я отправился домой. Хм, домой… Как ни странно, мне нравилось возвращаться в резиденцию Агрио. Нравилось брести по засыпанной снегом аллее, посередине которой протоптана тропинка, такая узкая, что нужно ставить пятку правой ноги на ту же линию, на которой отметился носок левой. Нравилось сидеть вечером у камина в гостиной и смотреть на тлеющие угли, зная, что никто не потревожит мой покой без причины. Нравилось просыпаться и, позёвывая говорить: «Доброе утро!» деревьям, которые мы с Плиссом безжалостно обкорнали. Нравилось сознавать, что моё присутствие делает этот дом чуть более живым, чем раньше. И, может быть, чуть более счастливым. Впрочем…

— Господин! Господин! Подождите… — Звонкий детский голосок где-то сзади. Я не стал останавливаться, лишь немного замедлил шаг: если нужно, догонят. Вряд ли ищут меня, в этом городе моих знакомых можно сосчитать по пальцам…

— Господин! — Запыхавшийся от бега мальчишка ухватился за мою руку, чтобы не упасть.

— Что тебе?

— Вам послание, господин! — Он протянул мне сложенный пополам листок бумаги, изрядно промокший — и от сыплющегося с неба холодного крошева, и от вспотевших ладошек.

— От кого?

— Не могу знать! — невинно хлопнув ресницами, отвечает мальчишка.

Так я и поверил! Знает конечно же. И даже скажет, если применить… немного силы. Но лишний раз обижать ребёнка не хочется. Что я зверь? Никогда не был… А память вкрадчиво шепчет: «Был, и не раз…» Уйди, противная! Не до тебя. Когда в следующий раз нажрусь до цветных кругов в глазах, вот тогда и настанет время для твоих проделок.