Вернуться из смерти

  Воин стащил штаны одним нетерпеливым движением, так же быстро слетела и рубаха, обнажив мощный, в кубиках мышц и росчерках шрамов, торс. В следующий миг он заключил девушку в такое объятие, что, казалось, затрещали все её косточки, снова неистово поцеловал - и, резким движением войдя, яростно задвигался у неё внутри. Халишта не ошиблась: это было приятно. И, как ни крути, каста убийц тоже относится к воинским. Её чести это не уронит...

  Кончил Эгберт с коротким, хриплым стоном, не стоном даже, а рыком, он слившимся с почти непритворным стоном Халишты. Так же резко вышел, откинувшись на ложе, любовная пляска совсем не утомила могучего воина, даже дыхание почти не участилось. Горе тому, кто сойдётся с ним в открытом бою - но тем беззащитнее он против предательства, яда и кинжала. Слишком горд. Слишком самоуверен. Слишком беспечно относится к жизни, которая прервётся, как только на поле боя встретится кто-то сильнее. В страшной ближней рубке, когда не дают и не просят пощады, это достоинства, думала Халишта, но в подлой тайной войне, где хороши все средства, всё не так. Тут как раз лучше выдержка, разумная трусость и коварство.

  Именно этому учил её отец, отправивший на тот свет не одного такого храбреца: обратить в слабости врага его сильные стороны. Именно это она сделает совсем скоро...

  - Катэ, могу ли я просить об одном одолжении? - умоляющим тоном спросила она. По опыту юная женщина знала: после близости с женщиной мужчина какое-то время не может ей отказать. Если, конечно, остался доволен, но у неё осечек ещё не случалось.

  - Да всё, что угодно, моя любовь! - выдохнул Эгберт, грудь часто вздымалась: тёплая, обманчиво-мягкая ладошка Халишты обхватила его копьё, ласково отирая его от сока любви.

  "Сейчас "моя любовь", а через несколько дней ты найдёшь другую "любовь". Если, конечно, не сработает, что я задумала". Если сработает... Тогда бабника будут рвать на части за убийство предводительницы. Потому что не один десяток людей увидит именно это, и никто не усомнится.

  - Золото, побрякушки, наряды, да? - подмигнула она. - Мне всё это не нужно. Я слаба и одинока... И некому защитить: ты знаешь, муж умер, родня хочет отправить к нему на погребальный костёр... Вот если бы у твоего очага, воин, появилась женщина, которая ждала бы тебя из похода. А?

  Эгберт смутился, подбирая слова. Он мог бы послать наглую девку, наверняка из черни, к Ирлифу и ещё дальше: не по чину ей требовать ввести в семью вождя. Но слишком хочется встретиться с ней ещё, и потому он наверняка начнёт мямлить что-то типа: "Ну, конечно, свет моего сердца, но только не сейчас, а когда окончится поход. Обязательно за тобой вернусь..."

  Точно, угадала! Слово в слово! Это даже не интересно, такому лучше любить, чем говорить...

  - Конечно, милый, я и не жду немедленного согласия. С трофеями-то свадебный выкуп легче уплатить. А пока, в знак нашей любви... Помоги увидеть вашу предводительницу. Говорят, она женщина. Я ещё никогда не видала женщину с мечом...

  Она склонилась над широкой грудью воина, поросшую жёстким рыжим волосом. Жаркий влажный язычок скользнул по свободному от волос, тёмно-красному кружку, следом уже влажной кожи коснулись губы, а потом слегка прикусили белоснежные зубки. Такое не способен выдержать ни один мужчина. Сейчас он бы итак согласился - но почему не сделать приятное тому, кто только что смог подарить настоящее наслаждение? И от кого, в сущности, зависит и успех задания, и успешный отход потом?

  Эгберт застонал.

  - Легко, свет моих очей! - прохрипел он, чувствуя, как вновь наливается жаром и твёрдостью его копьё. А ведь и само его естество ласкали её ручки, такие нежные... Может, правда взять в жёны? Одна уже есть, но мужчины его касты могут брать до трёх жён. Но нет, родовой и кастовой чести он никогда не запятнает, женившись на какой-то шлюшке, непонятно даже, кто её породил... - Сегодня Артси впервые выйдет к вождям, скажет им, что пора объединиться и вернуть утерянное...

  "Вот в чём дело! - молниеносно сообразила Халишта. - Она поведёт войско на юг, на баркнеев... Но за ними стоят алки и... сколенские храмовники?"

  Что ж, тогда убийство можно рассматривать как акт милосердия. Одна безумица погибнет, а тысячи, если не десятки тысяч других людей будут жить - не узнав даже, что смерть прошла совсем близко. И умрут не на полях сражений и в развалинах деревень и городов, а в своих постелях. Ха, как будто это её волнует! Важно только одно: жизнь вождя, отмеченного Богами - лучшая жертва для богини смерти. Эта - точно отмечена. Кто бы стал повиноваться обычной дуре-плясунье?

  - Я хочу стоять рядом с тобой, - капризно надула она губки. - Чтобы по правую руку от тебя была она, а по левую - я. Сделай так и я - твоя навеки! А не сделаешь - я буду знать, что твоё слово не стоит плевка, и тогда ты меня никогда больше не увидишь.