Верные до конца

Прежде всего я хочу сказать, что никакого международного трибунала я не требовала, хоть гр-н прокурор это и назвал бреднями и „сном сивой кобылы“, но я действительно в начале суда просила, чтобы на моем этом суде присутствовал верующий юрист, представитель международной христианской общественности и чтобы он осуществлял мою защиту, как верующий человек. Я на это имела право.

Я считаю, что суд действительно нарушил процессуальные нормы, так, кажется, это называется по-юридически. Разве могут быть свидетелями следователи и работники милиции, именно те, на которых мы жаловались. Ни одного потерпевшего свидетеля не вызвали. В таком виде суд выглядит даже как-то абсурдно…

…Мы, евангельские христиане-баптисты, по своему вероисповеданию с уважением относимся к властям, наше вероисповедание разрешено в Советском Союзе, потому что в нем нет ничего изуверского. Мы всегда исполняем свой гражданский долг лучше других, вот и об этих моих единоверцах, сидящих в зале, можно сказать только хорошее. Потому что мы знаем, что всякая власть от Бога, но мы не хотим нарушать повеления Христа: „Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие“, „Кесарево — кесарю, а Божье — Богу“, „Не препятствуйте детям приходить ко Мне“ и другие…

Церковь отделена от государства. Церковь должна иметь одного главу — Христа, так мы понимаем, Который приходил на землю и придет вторично…

(Судья: перебивает: „Не уклоняйтесь, говорите по существу обвинения“.)

…Мы сначала ходатайствовали об освобождении своих родных, но не касались законов страны, этим должны были заниматься ВСЕХБ и Совет Церквей, но потом мы начали вникать, за что судят наших родных. Пришлось вникнуть в законы. Мы выяснили, что в первой конституции Советского Союза была разрешена и антирелигиозная пропаганда и религиозная. Оставили только слова: „Каждый имеет право исповедовать свою религию“, а антирелигиозная пропаганда разрешена! Но даже если только оставлено „исповедовать“, то и тогда мы имеем право проповедовать. Потому что слово „исповедовать“ означает — сказать, рассказать о своей вере другим, а не только исполнять требы.

Мы сначала (с июня 1966 г.) ходили делегациями в Москве к генеральному прокурору Руденко, в Верховный Совет, в ЦК КПСС, просили, чтоб нас приняли, посылали телеграммы, чтобы нас приняли и выслушали. Но нам ответили — не ходите и не просите, ничего вам не поможет, никто вас слушать не будет.

(Судья: „Но их же осудили, значит они были виновны“.)

…Почему мы начали писать? То там арест произошел, то там, во многих местах, мы и начали писать свои сообщения. Мы свои сообщения назвали „чрезвачайными“. В Совете у нас в основном женщины: матери, жены… со всех республик. Мы не могли сидеть сложа руки, когда страдали наши дети, наши мужья…

Здесь разбирается только 4 факта, о которых мы писали, а мы писали о многих других фактах. Нужно было здесь почитать эти сообщения, которые мы писали. Там писалось о многих, лишенных свободы, их семьях, там в списках есть графа „иждивенцы“. В основном это были многодетные семьи — 7, 8, 9, 10, 11 обездоленных, оставшихся без кормильцев детей.

Мы писали, что арестован старец Голев, ему 73 года. Он осужден на 3 года, а в общей сложности он уже 19 лет страдает за Слово Божие. Он организовал кассу взаимопомощи обездоленным детям, и за это осужден. Как же можно было не написать „обречены на физическое уничтожение“, когда арестовывался кормилец и оставалась многодетная семья. И никто (из властей) о ней не думал и не заботился, они, значит, оставались на голодное вымирание.

Мы писали, что за предоставление своих квартир для молитвенных собраний избивали и судили хозяев квартир. Например, в Киеве избили Шелестуна, мы об этом писали, у него была справка о снятии побоев суд. экспертизы. На начальника милиции, который его избил, было наложено взыскание.

Мы там писали о разгонах молитвенных собраний с избиением верующих. Последнее время брали верующих по дороге к месту собрания, на платформах электричек, на автобусных остановках, хватали матерей, оставляя на платформах маленьких детей.

Мы писали о семье Слободы из Белоруссии. Эта семья уверовала сама собой (через радиопередачи) и от чтения Евангелия. Они перестали пить, ругаться, начали вести добропорядочную жизнь, и вот за то, что мать рассказывала родственникам о Боге, у нее отобрали двоих детей в интернат, а ее лишили свободы на 4 года, а потом у отца забрали и остальных маленьких троих детей за религиозное воспитание.

Все сообщенные нами в письмах факты были написаны на основании документов, заверенные подписями потерпевших или подписями целых поместных церквей.

Последнее письмо мы послали 1 октября 1970 г., которое я также подписала. Мы там писали о старце Исковских из Московской области, что он умирает в тюрьме, у него был рак. Он действительно умирал. Было постановление отпустить его, чтобы он умер дома, но кто-то вмешался, и его так и не отпустили. А он умер в тюрьме приблизительно недели за две до моего ареста.