Вероятно, дьявол

Родион Родионович, вы – ангел. Пожалуйста, я ни в чём не врала. Пожалуйста, дайте мне ещё один шанс всё исправить. Пожалуйста.

Шанс чего?

Сделать так, чтобы вы могли поверить, что я не лгала о своих чувствах к вам и шанс загладить всё неприятное.

У тебя же всё хорошо, ты делаешь что хочешь, видимо, тебя всё устраивает, при чём тут я?

Родион Родионович, пожалуйста, не надо так.

Не надо так, как ты. Не забывайся, дорогая, с кем дело имеешь, с глаз долой из сердца вон. С парнем своим такие номера проделывай. Обычная врунья, таких шалав тысячи.

Простите.

Величия не понимаешь.

Я стараюсь понять.

Враньё. Тупое и наглое ханжество и лицемерие.

Родион Родионович, что угодно, только не лицемерие.

Не обижайся, Соня, извини, ты просто не понимаешь меня, а меня это напрягает, вот и всё, лучше нам, наверное, не общаться, ты не можешь ничего предложить. А мне надоело, когда меня используют.

Всё у тебя хорошо будет, только не пей.

Глава 17. Чемпионат мира

Я вот так вот дуну – и тебя нет.

Р. Р. Принцып

Проходят месяцы, а я не живу – передвигаюсь между домом и Школой с каким-то внутренним онемением мыслей и чувств. Тягучие пустые дни становятся длиннее. Время – медленнее. Я прячусь по тёмным углам в Подколокло, как мышка, чтобы никто меня не видел, чтобы про меня забыли. Он забыл. Я просто хочу немного покоя. И каждый раз, оглядываясь на дверь, я представляю, что он стоит за ней, занеся кулак над головой.

Он заходит всё реже и реже. Чаще всего ночью, очень пьяный, после череды звонков – я не сразу беру трубку, надеясь, что он передумает, махнёт рукой и уедет, но этим лишь больше его раззадориваю. Он входит в азарт – звонит и звонит, пока я не отвечу.

– Отключилась? Очень удобно, а я под машину попал! Желаю тебе с бойфрендом или первым попавшимся мудаком охуительного секса твоей мечты, вперёд и с песней: вруны, трусы, лицемеры. Даже не нашла мужества мне ответить, и какого отношения ты после этого хочешь?

Я училась не воспринимать его слова слишком буквально. Я не знаю, верил ли он сам в то, что говорил про моего бойфренда. Надеюсь, что нет, ведь он всё равно приезжал – здоровый и невредимый – ни под какую машину, конечно, он не попал, но я, встречая его, улыбалась так, словно пережила его смерть и наблюдала чудесное воскрешение. Он заставлял меня танцевать для него в садистском аду и без музыки.

Я думаю, ему было неприятно прикасаться ко мне. Он и не прикасался. Ждал, когда я разденусь, раздену его и сделаю всё сама.

Пейзаж за окном менялся. С подоконника сошёл снег. Оконные рамы рассохлись и поскрипывали. Я просыпалась ранним утром в комнате над переулком – соседи ещё спали, а я смотрела на узкую старую улочку, чтобы отвлечься от себя самой.

Я выходила на излюбленную долгую прогулку до открытия магазинов и медленно брела по бульварам, пока день ещё не вошёл в силу. Слушала перезвон полупустых трамваев, таких больших и красных. Я завидую им – они есть плоть от плоти этих бульваров, а я лишь бесцельно бредущий верблюд, отставший от своего каравана. Пересекаю улицы, как пустыню, и всё время оборачиваюсь. Прохожу пешком три километра до пруда, покупаю белый хлеб, кормлю уток мякишем и смотрю, как они вылавливают его своими ярко-жёлтыми клювами.

Я продолжала, несмотря ни на что, посещать мастерскую два раза в неделю – со своим курсом и с младшим. «Давно не виделись», – саркастически бросал он, когда я входила в аудиторию.

По большей части он меня игнорировал, но и далеко не отпускал.