Вероятно, дьявол

Она носила дома чёрное шёлковое платье с запа́хом, по которому при малейшем движении пробегала рябь, как по поверхности озера. Ткань отсвечивала мокрым блеском. Тонкие бретели, открытая спина, прямой крой до колен. «Могло бы быть покороче», – говорил он, когда я надевала нечто подобное, но ей он так не говорил – она хороша и в длинном. Стройные смуглые ноги сверкали из-под подола, а в ушах поблёскивали те самые бриллиантовые серьги. Она была идеальна, как сливовая косточка.

Она не была остроумной, но это не недостаток. Она – серьёзная художница, мир искусства чествовал её как восходящую звезду. И вполне заслуженно. Я рассматривала её издалека, тайком следила за её успехами. Это могла бы быть моя выставка, если бы она не заняла моё место, если бы на лыжную прогулку на Николину Гору он позвал меня, а не её. Они, как в кино, лежали на снегу и рисовали телами ангелов.

Некоторые её вещи на выставке, на которую по студенческому билету пускали бесплатно, выглядели, на мой взгляд, хотя я по-прежнему ни в коей мере не специалист в искусстве, качественно, по крайней мере – убедительно. Не уверена, что там была очень уж глубокая мысль, но она безупречно соединяла кадры, эффект от монтажа был поразительный. Хотя, по мне, им не хватало юмора, красной ниточки иронии. Я днями напролёт смотрела, сидя на холодном полу, записи её перформансов, пока меня не выгоняли из закрывающейся галереи.

На открытии выставки в набитом людьми музейном зале её просили рассказать о моменте, когда она решила стать художницей. Я пробралась в угол к столу, где стояло фуршетное вино, и наблюдала оттуда. Поодаль увидела Профессора, который слушал её, затаив дыхание. Она смерила зал спокойным взглядом и рассказала историю из прошлого, проведённого за тысячи километров от Москвы – тогда, давно, она баловалась с маленькой цифровой камерой, снимая хорроры в студенческом общежитии. Я, сама того не подозревая, стала героем её рукотворного ужастика. Когда я снова взглянула на неё, мы встретились взглядами.

Мы познакомились ещё задолго до переезда в Москву. Вместе учились в университете. Длинная история. Смогла бы она легко избавиться от меня? Запросто. Смогли бы они легко избавиться от меня? Запросто. Но они пригласили меня в гости.

– Ого! Там есть ещё комната?

Я всегда говорила «ого», когда хотела понравиться. Вообще, оказавшись в какой-либо компании, я больше молчала, из-за чего Профессор называл меня «замороженной». А оказавшись с кем-то наедине, я включалась и восторженно говорила: «Ого!», стараясь расположить к себе человека. Мужчину. Его.

«Ого! Как здорово у вас получается!»

«Ого! Как это у вас получается?»

«Ого! Я так не умею!»

Разумеется, на женщин «ого» не действовало. Нравиться женщинам – зачем? Но сейчас я говорила с женщиной, девушкой, и здесь просочилось это нелепое наивное «ого», наверное, потому, что драгоценный мужчина, ставший центром моей жизни, находился за стенкой в другой комнате. Он не мог слышать, но одним своим присутствием за закрытой дверью наколдовал это «ого».

– Ого! Там есть ещё комната?

– Да, а ты не знала? Ты же была здесь.

Да, я была здесь. Год назад, когда помогала ей на съёмках дипломного фильма. В этот день я опоздала, потому что была с Профессором. У него было сильное похмелье, и мы пошли в японское кафе у него в районе. Он пил какие-то цветные коктейли, а меня кормил суши. Предлагал провести этот день вместе, но мне, кровь из носу, нужно было на съёмку – я обещала. И тогда я совершила большую ошибку – оставила его. После он не раз мне об этом напоминал. Она дала мне ключи, а я должна была съездить к ней домой на такси и забрать кое-что из вещей. В тот раз я не обратила внимания на занятную планировку из лабиринта комнат. Я звонила ему в течение съёмок и после, наверное, миллион раз, но он больше не отвечал.

Квартира казалась огромной. Комнат в три раза больше, чем у меня – комната, комната в комнате и кабинет. Первая комната соединялась с прихожей: паркет, белые стены, окна без занавесок. Она была пустой и казалась нежилой, по всему периметру стен стоял ансамбль шкафов тёмного дерева. В моём детстве такую конструкцию называли «стенкой». О том, что комната обитаема, свидетельствовали только стоящие перед дверью тапочки и брошенные в углу белые носки.

Вторая комната, в свою очередь, соединялась с первой, но, как будто специально для таких любопытных, как я, была надёжно спрятана за плотно закрытой деревянной дверью между двумя большими шкафами. Должно быть, за этой дверью, которая удачно мимикрировала под располагавшиеся рядом шкафы, и творилось всё волшебство. Казалось даже, что это не комната, а просто дверь, за которой ничего нет. Непроницаемая для всех, кроме неё. Марианны.