Мне пришлось проплакать не одну ночь, выпить дюжину бутылок вина, прежде чем понять, что я отдала гораздо больше, чем получила. Я вся выпрямилась и проговорила вслух: «Я отдала гораздо больше, чем получила». Кто в это поверит? Он точно нет. Дыхание перехватило, будто меня ударили в живот. Ты получила так мало, так мало. Он даже не подарил тебе ни одного крохотного подарка. Нет, он покупал тебе мороженое и кормил в ресторанах, помнишь, ты говорила, как тебе вкусно? Больше мороженого не будет и ресторанов тоже не будет. Его номинальным подарком было абсолютное Величие. Он научил тебя делать сексуальные селфи и думать, и говорить, и писать. Научил смеяться над собой. Скоро я научусь его ненавидеть. И он может себе это позволить.
Я пьяная, в грязной пижаме, уже не различая сквозь пятна перед глазами старую мебель, меряю комнату шагами. Может быть, моя судьба – вечно торчать в этой комнате над переулком, как мыши, засевшие в подполье. Это было бы поэтично. Подхожу к окну над узеньким переулком, вглядываюсь в ночное небо. Я думаю о том, что мне больше всего в нём нравилось – его смех, его походка рок-звезды, его звёзды на шее, и их стук по моим зубам, его шершавая красная кожа и вены на руках. Думаю о нашем поцелуе на Целовальном озере. Я написала о нём и хотела, чтобы кто-нибудь написал обо мне, безжалостно перенёс меня на бумагу, чтобы было свидетельство того, что я жила. Возможно, история сложится.
Глава 18. Близняшки
Таким, как ты, всегда чего-то жаль, но всегда слишком поздно.
Одинокие люди всегда слишком много болтают.
Все обыденные дела, кроме стирки белья и выбрасывания мусора, стали для меня невыносимы и требовали невероятных усилий. Я жила по инерции. То, что я чувствовала – это даже не боль, не усталость, не скука, это – забвение. Я хотела выйти из своего тела и оказаться в другом. Дни протекали мучительно медленно, лишённые каких-либо ощутимых событий. Я усаживалась перед стиральной машиной и наблюдала за движением барабана с таким увлечённым интересом, как за сотворением Вселенной. Когда огонёк индикатора загорался напротив отжима, облокачивалась спиной на корпус и кайфовала, становясь проводником – продолжением казавшейся живой машины, подчинялась механической вибрации. Не было в мире ничего более умиротворяющего, чем щелчок, сигнализирующий о завершении стирки.
Надо сказать, мне нравилось кое-что ещё, например, походы в бюджетный супермаркет. Там я принималась за старое. Разламывала пальцами продолговатые вафельные конфеты с кокосовой начинкой, выдавливала кремовую кашицу. Ещё я баловалась, поедая эти конфеты прямо у прилавка. Одной рукой освобождала от фантика и запихивала в рот. Однажды мне не понравилась конфета с халвой – я откусила и недоеденную, голую, со следами зубов, положила обратно.
Иногда, когда я думаю о нашей истории, я чувствую, что в ней есть что-то такое… особенное.
Я попалась ему под руку в неподходящий момент. С самого начала у меня была двойник-близняшка, которая всё сделала правильно. Сделала всё так же, только наоборот. Мы были как Соня и Янос.
Я поймала золотую рыбку, но не знала, что с ней делать, и рыбка выскользнула, щёлкнув меня хвостом по щеке. Она поймала золотую рыбку и, насадив её на длинную палку, несла в своих наманикюренных ручках, как знамя победы, высоко над головой. Как в кино. Чешуя сверкала на солнце.
Он съехал от своей волчицы и переехал к Марианне в квартиру с высокими потолками в хорошем зелёном районе. Я уступила место. Я осталась в Подколокло. В душе, как река, разливалось сожаление и жалость к себе. Глупая, я думала, что это моё решение. Это было полностью его решением – с самого начала. Однако то, что это было его решением, не отменяло того страшного факта, что теперь мне самой придётся заниматься своей жизнью.