Вероятно, дьявол

– Более чем, – отвечает он.

– Я очень скучаю по вам. Возвращайтесь скорее.

Он ответил, что видел маленькую нахальную обезьянку, похожую на меня. Пусть так. Мы посмеялись, и наконец я погрузилась в тишину – никогда ещё я не была так одинока. Как встретишь год, так его и проведёшь – я улыбалась, оценивая вероятность того, что жизнь моя протечёт в одиночестве на этой низенькой улочке неспокойного нижнего города.

Он не поздравил меня с днём рождения. Наверное, проспал этот день, скорее всего – не один. Я упивалась посредственностью своей роли в его жизни. Мои мысли такие же низкие и порванные, как облака. Тусклый день померк. Вечер наступил подобно проклятию. Я вышла на улицу и пошла вверх по бульвару. На скамейках спали бездомные. Мне нравится их видеть. Бульвар и перпендикулярная ему Покровка со скоплением разноцветных домиков утешает всех неприкаянных. Я не чувствовала границу между собой и этими улицами. Когда кончатся эти улицы, я пойду по другим. Чего-чего, а улиц у меня достаточно. По путям прошёл трамвай, под перестук колёс я подумала: «Теперь наконец-то я могу спокойно напиться». Перед паршивеньким супермаркетом рабочие чинили крыльцо и с размаха скидывали мусор под ноги пешеходов. Я вошла в облако пыли.

Стояла возле витрины с вином и выбирала бутылку с крышечкой, когда ко мне подошёл подросток в объёмном пуховике и попросил купить ему бутылку сидра. «Деньги я отдам», – сказал он. «Нет», – я категорично покачала головой. Он спросил: «Почему?» «Может быть, потому что это незаконно?» – вопросительно ответила я. На кассе я увидела, что ему удалось уговорить какого-то менее законопослушного гражданина купить ему алкоголь. В сердцах я пожалела, что отказала ему. Я расплатилась и пошла долгой дорогой домой. Правильно говорят, зима – сезон алкоголизма и отчаяния.

Никто не знал, чем я была занята. А я все дни напролёт делала из бесплатных газет, что рассовывают по почтовым ящикам, и коричневых упаковок из-под яиц массу для папье-маше и вылепливала коробочки. Воплощение монотонности и повторяемости. Потом покрывала их золотой краской, и получалось что-то, как мне представлялось, наподобие пиратских сундуков сокровищ на ножках в форме львиных лап. Только в них ничего не было, кроме моих, подобных пыли, секретов. В ночь, когда он летел из Египта обратно в Москву, я загадывала желание на одинаковое время: «Умри, пожалуйста, умри! Пусть его самолёт упадёт». Перед отъездом он признался, что чуть не зарезал человека: «А он мой лучший друг». Это похуже, чем превращать девочек в лягушек. Я стала лягушкой, а самолёт не разбился. Не сработало. Он не умер – благополучно приземлился в компании со своим лучшим другом.

Время до первой в семестре мастерской прошло слишком быстро. Студенты полулежат на стульях в аудитории, уткнувшись в телефоны. Я чувствую себя засланцем. За почти два года никто из них не стал мне близок. Прошло пятнадцать минут с начала занятия. Какое-то время мы просто сидим молча.

– Может, он заболел?

– Кто-нибудь в курсе?

– Возможно, он опаздывает.

– Давайте подождём.

– Да ладно, он уже не придёт.

Он не пришёл ни на эту мастерскую, ни на следующую. Мы сидели и чесали макушки, а Борис Дмитриевич отдувался за двоих, хотя его энтузиазма хватало с лихвой – он щёлкал нас, как орехи. «Не оригинально», «Не то, всё не то», «Подумай ещё» и «Это отстой» – были его любимыми фразами.

Я приходила домой и не могла заставить себя позвонить ему – отправляла сообщения, зная, что он не ответит. Не потому, что мне есть что сказать, а потому, что, если не писать, кажется, что меня не существует. Чем дольше он не звонил, тем больше у меня росла надежда, что он меня бросил.

Дни наслаивались один на другой, как начинка гамбургера, пропитываясь ядовитым соком. Я занималась какими-то не очень важными делами. Впрочем, я очень смутно помню, что я тогда, будто на автопилоте, делала: блуждала по улицам, через день посещала занятия, ждала, когда он позвонит и приедет. Я была одинока, будто странник в африканском захолустье.

По учёбе успевала не блестяще, но и не хуже многих. Вечера проводила дома, ведь если его звонок застанет меня вне дома, телефон превратится в тикающую бомбу с часовым механизмом. У меня мелькнула мысль, что у нас получается какой-то телефонный роман. Я – абонент, который всегда в сети, безлимитная связь и бездонный пакет СМС. Он приезжал, и я, дрожа в его руках, как ребёнок, начинала жить, вдыхая тяжесть и остроту его запаха. Для меня он был словно бог, от которого пахнет травкой и алкоголем. А я была для него чепухой вроде обременительной поклажи. Он, подчёркивая своё безграничное великодушие и щедрость, которых я удостаивалась, но, на его взгляд, недостаточно ценила, говорил, что предпочитает других девушек, таких, до которых мне далеко. В переходе на станции метро «Китай-город» стоит памятник революционеру.

– Я встречался с его правнучкой, – говорит он, указывая на каменное изваяние.

– И какая она?